Чингисхан. Тэмуджин. Рождение вождя - стр. 23
– Почему? – любопытство снова овладело Хачиуном и он, тут же забыв об обиде, жадно расширил глаза.
– Вчера они ни к каким генигесам не ездили, а ездили на драку к сонидам. Понял?… – Хасар посмотрел, как на лице Хачиуна отразились его слова, и злорадно прищурил глаза. – Сониды, видно, так им всыпали, что нашему брату до сих пор свое зло некуда девать… Видишь, на мне срывает. От чужих получил, а теперь на своих бросается. Если бы наши победили, он сейчас был бы совсем другой… – Хасар опять задумался о своем, но тут же спохватился: – А если ты кому-нибудь, даже облезлому тарбагану с западного холма, расскажешь о том, что я тебе говорил, то я тебе язык вырву, – для большей убедительности он схватил Хачиуна за волосы, притянул к себе, крепкими пальцами разжал ему рот. – Понял?
– Понял, понял! – косноязычно заверещал Хачиун, испуганно выпучив глаза.
– Смотри, не забудь, – Хасар отпустил его и, взяв со стола чашу с арсой, стал пить большими, гулкими глотками.
Поставив чашу на стол, он снова в отрешенности уставился перед собой, перебирая свои догадки о том, что случилось за рекой вчерашней ночью.
Оэлун неторопливо, со спокойной суровостью на лице отдавала приказы рабыням. К рассвету полтора десятка их прибыло от ближайших стад, и теперь они с ножницами в руках расселись на траве у молочной и кожевенной юрт. Должны были прийти еще и женщины из куреня, накануне попросившиеся поработать за долю.
Тэмуджину с Бэктэром Оэлун велела зарезать двух старых овец – на дневную еду стригальщицам. Хасара и Бэлгутэя с толпой малолетних рабов она отправила в степь за овцами.
Наточив ножи на камне, Тэмуджин и Бэктэр из первого же гурта выловили по крупной овце. Они уже занесли над ними свои ножи, когда их сердито остановила Оэлун:
– Подождите, солнце еще не взошло!
Женщины, сноровисто привязав поваленных овец за ноги к вбитым в землю колышкам, ждали, поскрипывали ножницами, пробуя остроту лезвий.
С теплым ветерком брызнули первые солнечные лучи. Красноватым отливом покрылись бело-серые крыши юрт. Из большой юрты вышли Оэлун и Сочигэл в нарядных войлочных шапках, осторожно неся в руках переполненные чаши с молоком и архи. Сидевшие поблизости две молодые женщины услужливо вскочили и, на ходу сорвав с земли по пучку ковыльной травы, подали им. Оэлун первая начала кропить в сторону солнца, макая белой кисточкой ковыля в свою чашу. Побрызгав с короткой молитвой на восемь сторон и отпив из чаш, хозяйки разрешили:
– Начинайте!
Одновременно со всех сторон, торопливо перебивая друг друга, словно на состязании, застрекотали железные ножницы, с хрустом подрезая жесткую, в колючках сухой травы, плотную овечью шерсть. Оголенные по локоть смуглые женские руки проворно скользили по овечьим бокам, отваливая тяжелый, грязный покрой с подрагивающих под ними животных. Не успеет закипеть на огне самый малый котел воды – овца уже голая, чистая и будто наполовину похудевшая, уныло радуясь облегчению и прохладе, плетется обратно в степь. А ребятишки уже тащат другую, по животной своей глупости упирающуюся от такого блага овцу.