Четыре угла коварства - стр. 24
– Павлик, я так мечтала об этом дне…
– Сейчас ночь, – тихо поправил он.
– Да, ночь… О ночи тоже мечтала… с тобой… Ты же помнишь, как нам было хорошо? Я помню… все-все помню…
И Лора порывисто потянулась к его губам, дабы закрепить успех страстным поцелуем, но Павел прикрыл ее ротик своими пальцами, охладив пыл совершенно спокойным тоном:
– Лорик, извини, поезд ушел далеко, я теперь люблю кожу да кости, а не роскошные формы.
Она снова растопырила глаза, выпрямилась:
– У тебя кто-то есть, Павлик?
– А твое какое дело? – ухмыльнулся он.
– Я лучше, ты же знаешь, ты очень хорошо это знаешь.
Он сел на кровати, поднял с пола ее халатик (рука-то длинная) и протянул ей без лишних слов. Не взяла.
– Лорик, я не любитель наступать на грабли.
– То есть я… грабли? Хм, каким грубым ты стал.
И вырвала халатик из его руки, нехотя натянула, завязывая поясок, вдруг заговорила человеческим голосом, без этих – воздыханий поддельной страсти:
– Ты не знаешь, как трудно одной… Я думала, это славная игрушка – малыш, но с первых дней зашилась, потому что была одна. Ни жилья своего, ни денег… Волонтеры помогали, потом… нашла работу на удаленке, стало чуточку легче. Потом научилась управляться, сейчас очень даже неплохо устроилась. А какой у нас Тимочка… он жутко умный. И на тебя похож, ты же видел…
– Иди спать, у меня завтра очень трудный день.
Бедняжка поплелась к выходу, у двери остановилась, не оборачиваясь, сделала последнюю попытку:
– Мне тридцать лет, я многое поняла и хочу начать сначала.
– Ты только хочешь, а я давно начал сначала.
Лора повернулась к нему и бросила с упреком:
– Ну, хоть бы сексом занялись по старой памяти.
– Ага, а потом скажешь, что от меня ты родила десять негритят.
– Ну и дурак ты, Пашка.
Когда она ушла, он подумал, что надо бы теперь в комнате внутренний замок поставить, щеколда будет в самый раз, а то эдак чести лишат.
Часть вторая
Конец – это только начало
Феликс позавтракал в полном молчании, да и воскресный день провели как-то нерадостно, в похоронном режиме. Настя не приставала к нему, причины депрессии знала, понимала, что он очень расстроен, она сидела за столом, подперев щеку ладонью и не притронувшись к еде на тарелке. Наконец Феликс поднял глаза на свою юную жену, невольно залюбовался ею и улыбнулся. Она, правда, красивая – зеленоватые умные глаза, яркие губы, черты гармоничные, притягательные. Но это не все, редко к красоте прилагаются отличные качества, она и хозяйка, и мастерица, к тому же единственная, кому удается строить Феликса.
– А ты почему не ела? – заметил он.
Посмотришь на Феликса при первой встрече, первое впечатление, что он человек, избалованный женским вниманием, цену себе знает, эпатажный, языкатый, короче, брутал в самом лучшем смысле этого ненашенского слова. Едва Настя увидела его в кабинете следователя, короткая мысль пронеслась: мой, но придется муштровать, и это было в двадцать два года. Да, у нее практичный ум. Но кто бы мог подумать, что Феликс нежный, любящий, заботливый без муштры? Настя улыбнулась, ответив: