Четыре сына. Рождение легенд - стр. 21
– Не знаю, савит Кеий, – ответил Гожо. Хоть колдун и был его другом, но при посторонних субординацию квихельм соблюдал. – Этот язык аборигенов вообще мало кому известен. У нас из дарсов и квихельмов-то нет.
– А кок разве не дарс? – раздался сзади сильный чистый голос.
Селир сразу вспомнил, что дядя Барх, когда кричал на подчиненных, действительно, употреблял непонятные слова, которых ему отродясь слышать не приходилось.
– Зелих, приведи Барха! – тут же приказал Кеий, обращаясь к облокотившемуся на перила квартердека и с любопытством смотрящему на все свысока рослому мужчине с испещренным шрамами лицом.
Зелих с грацией рыси перепрыгнул через парапет, с глухим стуком приземлившись на палубу, где толпились квихельмы. После чего направился в сторону камбуза.
Не прошло и двух минут, как вновь раздались шаги.
– Ну-ка разбежались-ка в разные стороны! – послышался запыхавшийся бас.
Квихельмы дружно расступились, и на свет серебряной Чары вышел, нет, выплыл, как раздутая бригантина, корабельный кок. Все волосы с лысой головы, похоже, проросли в богатые рыжеватые усы, являющиеся главным достоянием его рельефного от складок лица. Несмотря на то, что Барх не являлся квихельмом, одежду он носил точно такую же, как и они, только вместо безрукавной туники у него была черная рубашка, но не на крючках, а на позолоченных пуговицах. Этих пуговиц Селир боялся больше всего. Толстое необъятное пузо кока беспощадно натягивало края одежды, так что бедные кругляшки натужно впивались в ободки своих петель, грозя всем окружающим рано или поздно выстрелить без предупреждения.
– Так-так-так, – мурлыкнул Барх, подходя ближе к Селиру и мальчишке. – Кто это тут у нас?
– Дядя Барх, – начал маленький чародей. – Это дарс. Нам бы про него узнать побольше, да и объяснил бы ты ему, что да как, и куда он попал.
– Дарс!? – восторженно воскликнул кок, наклоняясь к мальчишке, насколько позволил объемный живот, заглядывая ему в глаза и что-то пытаясь там найти. – Ядрёны макароны! И вправду дарс! Хо-хо! Хо-хо-хо!…
Хохокал он долго, от души, сложив руки на обтянутом тканью брюхе. Оно словно ожило и колыхалось, колыхалось, как желе на тарелочке. Складывалось впечатление, что даже если Барх прямо сейчас перестанет смеяться, то живот его будет успокаиваться до вечера следующего дня. Селир не любил, когда кок так веселился, ведь угроза выстрела в такие моменты становилась как никогда острой.
Стоящий рядом мальчишка с ужасом смотрел на толстяка.
– Дядя Барх, ты его пугаешь! – прикрикнул Селир, чтобы его услышали.
Кок перестал оглашать окрестности своим громоподобным смехом.