Чешуя ангела - стр. 4
– Лиза! Ты для чего в приёмной посажена? Чтобы всякое дерьмо отсекать. Ты же мне и помощник, и телохранитель. Обязана беречь начальника, мозг его, душу и тело.
Помощница усмехнулась:
– Особенно последнее. Я-то не против. Там, в вашей игрушке, нет миссии с раздеванием телохранителя?
Дьяков поперхнулся. Елизавета спрятала улыбку, нахмурила бровки и сказала:
– Игорь Анатольевич, надо принять. Такому не откажешь. Сами увидите.
Повернувшись обтянутой попкой, поцокала каблучками к двери.
Игорь вспомнил, что не сохранился. И крепко выругался.
2. Станция
Вологодская область, июнь 1942
Паровозы кричали как раненые звери.
Белая ночь незаметно перетекала в утро. Начальник станции спал, поблёскивая лысиной над скрещёнными руками. Толстая женщина с лицом цвета сырого теста постучала по косяку.
– Петрович, можно? Там ленинградские бузят, тебя требуют.
Начальник поднял воспалённые глаза. Понял не сразу. Пробормотал:
– Литерный прошёл?
– Так ночью ещё, ты же сам пути разгонял.
Яростно потёр уши, просыпаясь. Нахлобучил выгоревшую фуражку.
– Чего бузят? Пункт питания работает?
Из-за женщины высунулся высохший человечек: непомерно большое, болтающееся на плечах вытертое пальто, круглые очки с треснувшей линзой.
– Позвольте, я сам. Товарищ железнодорожник или как вас там. Я старший вагона, Претро Арнольд Семёнович, профессор Ленинградского университета. Впрочем, это к делу… Это же безобразие! Наш эшелон загнали к чёрту на кулички, стоим уже сутки.
Начальник потянулся, треща позвонками. Устало сказал:
– График движения определяется вышестоящими инстанциями. И меняется постоянно. Вчера пропускали встречные воинские составы, потом литерный. Сейчас эвакогоспиталь пойдёт, там раненые бойцы. Вы же ленинградцы, сознательные люди. Должны понимать! Кипятком вас обеспечили? Пункт питания?
Женщина кивнула.
– Вот видите – работает пункт питания, круглосуточно. Что вам ещё? Раненые поедут в первую очередь, естественно.
– Там раненые, а у меня за ночь – четверо умерших, – тихо сказал профессор. – У людей силы кончились, слышите? Всё. Есть предел. Организм после длительного голода начинает пожирать сам себя, дистрофия на такой стадии неостановима. Плюс цинга, хотя – какой же это плюс? В городе ещё держались, а тут – всё. Мы же вырвались, доходит до вас или нет?! Эти люди такого насмотрелись – на фронте и десятой доли… Дети. Детей – половина эшелона. У них глаза как у стариков.
Профессор снял очки, сморщился. Достал грязный носовой платок.
– Ну всё, всё, – начальник подошёл, обнял за плечи – острые, костистые. – Вы же столько выдержали, потерпите ещё несколько часов.