Чёртово племя - стр. 2
Мамка заглянула в печь, пошевелила кочергой угли, пробормотала: «Протопилась, кажись», и закрыла вьюшку. Наскоро перекрестилась на образа и ушла в спаленку, унесла с собой керосиновую лампу.
«Вот завсегда так, – мрачно подумал Минька, – сама-то столько не молится, как меня заставляет». Он вздохнул, взбил подушку и вскоре крепко заснул.
Сквозь сон Минька слышал позвякивание посуды и самоварный свист. Да самовар ли то свистит?
– Тётенька Арина, Мишка выйдет гулять? – уловил он голос в сенцах, и мать ласково отозвалась:
– Да спит он ещё, пушкой не разбудишь.
– Скажите, что я приходил.
– Скажу, скажу…
– Я не сплю… – пробормотал Минька и открыл глаза, окончательно просыпаясь.
Дождь закончился, и яркое солнце вольготно разлилось по избе, позолотило полы и стены. Минька кубарем скатился с печки, бросился к окну и увидел голубое-преголубое небо, как мамкина нарядная косынка; высоченные берёзы замерли, листья не шевелились – так тихо было на дворе. На дороге прямо напротив дома Васьки Анисимова расползлась громадная лужа, хоть сейчас кораблики пускай.
– Мам, это Васька приходил?
– Ну а кто же…
Минька сорвался с места, натянул рубашонку и штанишки, вытащил из-под топчана ящик со своими сокровищами: бабками, волчком, лошадками, гусями и зайцами, искусно вырезанными из дерева ещё тятькой, речными камешками. Разворошил игрушки, нашёл лодочку, зажал в руках.
– Куда-а? – остановил его у порога мамкин голос. – Без молитвы, без чаю?
Минька так и застыл столбом.
– Я есть не хочу. А помолюсь потом хоть сто раз, можно?
Мать крепко взяла Миньку за руку и подвела к иконам.
– Душу свою загубить хочешь, чтобы черти тебя на сковородке поджаривали? Слыхал, что батюшка говорил? «Отроку сему надлежит молиться и посты блюсти». Как выучишь все псалмы, отец Иоанн в певчие возьмёт.
– Боже, милостив буди мне грешному… – стал шептать и кланяться Минька. Оттарабанил молитву – и к дверям. И услышал, как мамка крикнула ему в спину:
– К обеду чтоб пришёл! Неслух…
Рад-радёшенек Минька, что вырвался на улицу. Остановился на крыльце, вдохнул полной грудью. Он походил на птицу: не высок и не толст, с подвижным личиком, на которое то и дело набегала улыбка. Волосы у Миньки торчали надо лбом, как пёрышки, нос был остреньким, как клювик, а глаза живыми, тёмными. И фамилия Воробьёв ему подходила, ребята раньше звали его Воробьём.
Может быть, из-за того, что птичьего в Миньке имелось предостаточно, он пел всякие песни с Васькиных пластинок. Например, «Варяг» или «На сопках Маньчжурии».
Тихо вокруг, сопки покрыты мглой.
Вот из-за туч блеснула луна,