Чёртов узел - стр. 44
– Ну, спасибо! Накормили, квасом напоили, помыли, обстирали – пора и честь знать.
– Живи! – предложил Сергей, поглаживая окладистую бороду. – Места хватает.
– Кошка у меня одна. Уйдет далеко от сакли – беркуты сожрут или рысь задерет… Да и траву резать надо… Каньоном, что ли, спуститься, – будто раздумывая, небрежно сказал и зевнул, внимательно высматривая лица мужчин. Колонисты будто не расслышали или не поняли его. Только Алексей хмыкнул и стал отговаривать:
– Намучаешься, там же много снега. И ради чего?
– Свиньи должны ходить, посмотреть надо.
– Как знаешь… Тогда уж гости до утра – день короткий… А то спустили бы тебя на лебедке на поляну, а там до дома рукой подать…
– Двадцать третьего декабря будем ждать к себе, – сказал Сергей. – У нас праздник.
После обеда Алик прилег, уснул. Очнулся в сумерках с тяжелой головой. Не для него такая жизнь. Утром Алексей вызвался проводить его до каньона, принес веревку и сбросил конец вниз. С ними пошел и Виктор, которого об этом попросил сам Алик: кто знает, не полоснет ли говорун ножом по веревке? Виктору он больше доверял. Они прощались на несколько дней. Охота на кабанов продолжалась.
– От нас твоя крыша хорошо видна, – сказал на прощанье Виктор. – Если срочно понадоблюсь, поставь на нее кастрюлю или ведро!
– Договорились! – протянул ему руку Алик.
Перекинув веревку через спину, отталкиваясь ногами от скалы, он быстро спустился и задрал голову. Двое стояли вверху, махали руками. Алексей начал выбирать веревку.
Каньон был удивительно красив – глубок, местами от одной до другой скальной стены было не больше двадцати метров. И снега здесь было не так уж много. Где-то под коркой льда клокотал ручей. Алик шел, внимательно осматриваясь, заглядывал в трещины скал, гадал, почему его не пускали сюда? Почему-то же не пускали? Он присел на поляне, где весной был обстрелян. Вспомнил, как стояла палатка, как летел котелок. Стреляли с жандарма. Теперь он в этом не сомневался.
К избушке Алик добрался в сумерках. Кошка была жива, мышкуя, даже толком не проголодалась, поскольку черствую лепешку грызть не стала, но встречала хозяина настойчивым мяуканьем, упрекая за долгое отсутствие. Запас продуктов был цел, по крайней мере, на месяц его должно хватить. Избушка быстро наполнялась теплом, грелась фляга с брагой, поставленной перед уходом. Вроде бы все хорошо, но тошно было на душе. Алик хорошо знал признаки тоски, подступавшей к горлу, легче переносил голод, захочешь жить – прокормишься, бывало, комбикорм просеивал и пек из него лепешки, на одном мясе жил неделями, предпочитал похмелье: как ни плохо, знаешь, что это пройдет. А вот когда вся прежняя жизнь кажется кучей дерьма, а будущая такой же кучей, которую предстоит сожрать, вот тогда по-настоящему плохо одному, даже в теплой избушке, в лесу, возле чистого ручья, с запасом продуктов на месяц и брагой-трехдневкой за трубой. Запить бы, загулять, и паскудная, безысходная пустота превратится в похмельные муки, а они все равно пройдут.