Размер шрифта
-
+

Черный всадник - стр. 6

– О Езус Мария!.. – воскликнул Спыхальский. – Арсен, ведь ты настоящий чудодей! Колдун! Где и как ты поймал сю птаху, яка так обрадовала сердца Младена, Златки, Якуба?

– В самой что ни на есть Сечи, брат!.. А еще познакомьтесь с нашим новым товарищем, который прибился к нам в дороге… Казак Гурко!

Гурко сбросил бекешу и, приветливо улыбнувшись, поцеловал руки Звенигорихе.

– Спасибо, мать, за хорошего сына! Он со своими друзьями сегодня спас меня от смерти. Дай Боже ему счастья и лучшей доли!

Звенигориха расчувствовалась, поднесла к глазам кончик косынки.

– Спасибо, добрый человек, за ласковые слова. Садитесь все, прошу вас!

– А и правда, пора юж сидать до столу, – засуетился Спыхальский. – А то наши гости, думаю я, так проголодались в дороге, как борзые после охоты!

Тут как раз вернулся и дед Оноприй, который ставил лошадей в конюшню.

С тех пор как семья Звенигоры, спасаясь от турецко-татарских набегов, перебралась из родного Каменца на Левобережье, пожалуй, не было счастливее минут в их хате, чем в этот щедрый вечер. И хотя беспрерывные войны, вражеские набеги да житейские невзгоды и беды оставили не один болезненный рубец на сердце каждого из присутствующих, хотя в их мирной беседе не раз всплывали горькие воспоминания про утраты и тяжелые переживания, все же за столом преобладало веселое, радостное настроение, которому способствовало и то, что они чуть ли не впервые собрались все вместе, и то, что, прогремев над их головами, унеслись, как им казалось, в прошлое страшные войны и лихолетье, и то, наконец, что сидели они за обильным столом, заставленным дарами щедрой полтавской земли.

Разомлевший Оноприй, поблескивая покрасневшей лысиной, неустанно потчевал гостей: наполнял чарки сливянкой, грушовкой, калгановкой, малиновкой, остропахучим пьянящим медом.

Каждую чарку Спыхальский поднимал над головой, рассматривал на свет лампадки, затем напевал услышанную от старой Звенигорихи песенку, очень полюбившуюся ему:

Ой, чарочка манюсiнька,
Яка ж бо ти гарнюсiнька,
Hi сучечка, нi пенечка —
Вип'ю тебе до донечка!

Потом восклицал свое неизменное: «Hex жие сто лят!» – и выпивал, долго прищелкивая после этого языком.

Гурко поначалу отмалчивался. А когда дед Оноприй вынес из-за печи кобзу, сразу оживился, глаза его заблестели.

– Дай-ка мне, дедусь!

Взяв кобзу в руки, пробежал пальцами по струнам. Мелодичный перезвон печально поплыл по хате, и к нему добавился такой сочный задушевный голос, который всех заворожил. И полилась чудесная, нежная мелодия.

Та забiлiли снiги, забiлiли бiлi,
Ще й дiбровонька.
Страница 6