Черный ворон, я не твой - стр. 10
– Пошел!
И надзиратель толкнул его в спину. Он ждал этого, вовремя напрягся и подался назад, поэтому коридорный уперся в него, как в скальную глыбу, и даже отбил руку. Зато он с лихвой отыгрался на чахлом пареньке, с такой силой втолкнул его в камеру, что Станислав едва удержался на ногах, когда тот врезался в него.
Он был на взводе, но старался казаться невозмутимо спокойным. Поэтому оттолкнул паренька небрежным движением плеча, стараясь не давать волю своему раздражению.
– Извините... – пискнул тот, в ужасе озираясь по сторонам.
Обстановка, в которой он оказался, ужасала не только его. Как ни готовил себя Станислав к тюремным кошмарам, его чуть не стошнило, когда он понял, в какой клоаке ему придется существовать в ожидании суда. Сравнительно небольшая по своим размерам камера была забита до отказа. Железные шконки в три яруса, застеленные темным от грязи бельем, люди, гроздьями свисающие с них. Режущая вонь от параши вперемешку с запахом горелой ваты. Табачный дым до потолка, но на фоне других гораздо более жутких запахов он почти не осязался. Духота и влажность несусветные – люди раздеты до трусов. Кто-то лежит, кто-то сидит, кто-то стоит в проходе между шконками вплоть до самой двери. Станислав еще не успел зайти, а уже оказался в гуще потных и смрадных тел. Мокрое белье на веревках над головой, вода капает на лысину – ощущение такое, будто кровь по ней размазывается.
Однажды, еще в годы армейской молодости, Казимирова угораздило оказаться на гауптвахте. Небольшая камера три на четыре, жара, пять штрафников вместе с ним, сидеть приходилось на железных столбиках, на которые перед отбоем укладывались дощатые лежаки, чтобы спать. Он исчесался тогда весь, чуть до экземы дело не дошло. Но то были цветочки. За дерзкое слово, сказанное начкару, его поместили в карцер, в крохотную душегубку без окон и дверей. Тогда он думал, что это и есть филиал ада на земле. Но этот карцер сейчас казался раем по сравнению с тем ужасом, в котором он оказался сейчас. Чтобы пройти камеру от двери до окна, нужно было сделать всего-то шесть, максимум семь шагов, но это казалось невозможным. В узком пространстве, отделяющем его от стола, как минимум полудюжина измочаленных тел. Люди ни о чем не говорят меж собой, просто стоят. Глаза пустые, как у зомби. До новичков им нет никакого дела.
За столом в основном проходе также сидят люди, плотной и липкой массой, в какой-то момент у Станислава возникло такое ощущение, будто на все головы приходится одно-единственное тело. На столе продукты на газетах, нарды, шахматы, книги – все вперемежку, полный хаос. Люди говорят негромко, но звуки накладываются друг на друга и на выходе – густой, оглушающий и оттого нервирующий гул, да иначе и быть не могло: камера напоминала улей, где роились пчелы, только здесь, производился не пахучий мед, а вонючее дерьмо.