Черный принц - стр. 18

– Рейчел, вы не пострадали?

Под левым глазом у нее наливался багровый синяк. И глаз уже начал заплывать, хотя это не сразу было заметно, потому что оба глаза распухли и покраснели от слез. Верхняя губа с одной стороны тоже распухла. На шее и спереди на платье была кровь. Всклокоченные волосы казались темнее обычного, словно мокрые, быть может, они и в самом деле намокли в потоке ее слез. Она тяжело, прерывисто дышала. Ворот ее платья был расстегнут, и в прорези виднелось белое кружево и выпиравшее над ним рыхлое тело. Она так сильно плакала, что лицо ее распухло до неузнаваемости, оно было мокрым, лоснящимся и как бы раскаленным. Теперь она снова расплакалась и, отшатнувшись от моей дружеской руки, стала рассеянно стягивать у горла платье.

– Рейчел, вы ранены? Я привез врача.

Она стала грузно подниматься с пола, опять отстранив мою поддерживающую руку. От ее прерывистого дыхания на меня пахнуло спиртом. Затрещал придавленный коленом подол платья. Она отпрянула и не то бросилась, не то упала на разоренную постель в глубине комнаты. Рухнула на спину, пытаясь прикрыться одеялом, – безуспешно, потому что она лежала на нем, – и, только закрыв руками лицо, зарыдала страшно, в голос, в самозабвении горя некрасиво раскинув на постели ноги.

– Рейчел, ну пожалуйста, возьмите себя в руки. Вот, выпейте воды.

Выносить этот отчаянный плач было выше моих сил, я испытывал чувство, близкое к смущению, но только гораздо более сильное, оно и мешало, и заставляло смотреть на нее. Женский плач пугает и мучит нас сознанием вины; а этот женский плач был ужасен.

Арнольд за дверью кричал:

– Впусти меня, Рейчел, пожалуйста, умоляю!..

– Перестаньте, Рейчел, слышите? – сказал я. – Это непереносимо. Перестаньте. Я пойду отопру дверь.

– Нет, нет! – без голоса, как бы шепотом, взвыла она. – Только не Арнольда, только не…

Неужели она все еще его боялась?

– Я впущу врача.

– Нет, нет!

Я открыл дверь и отстранил ладонью Арнольда.

– Войдите и осмотрите ее, – сказал я Фрэнсису. – У нее кровь.

Арнольд в дверях громко и жалобно взывал:

– Дорогая, прошу тебя, позволь мне только на тебя взглянуть, не сердись, ну пожалуйста…

Я оттолкнул его к лестнице. Фрэнсис вошел в спальню и запер за собою дверь – то ли из деликатности, то ли по правилам своей профессии.

Арнольд сел на верхнюю ступеньку и застонал:

– О господи, господи, господи…

К моему испугу и смущению примешалось теперь какое-то жуткое, манящее любопытство. Арнольд, позабыв о том, что за зрелище он собой являет, сидел, запустив обе руки в волосы, и стонал:

– Господи, ну и кретин, ну и кретин!..