Черный Леопард, Рыжий Волк - стр. 94

Когда есть за что сражаться или когда нечего терять – когда из тебя получается превосходный воин? У меня ответа нет. О детишках я думал больше, чем верилось, что стану думать. Вскоре я до того стал ощущать это чем-то вроде легкого удара в голове или учащения сердцебиения, что, даже убеждая себя: это прошло, тревожиться не о чем, детишками этими я благо сотворил или, во всяком случае, что мог, то все сделал, – а являлось чувство, шептавшее: не все. Темный вечер стал еще темнее. Не одно ли это из того, что Сангома пятном оставила на мне, гадал я, или, может, легкое помешательство?

Я проснулся, когда малый склонился надо мной.

– Твой другой глаз в темноте светится, как у собаки, – выговорил он. Я бы закатил ему оплеуху, да свежий порез у него над правой бровью сочился кровью.

– Какие скалы скользкие с утра! Особенно если дороги не знаешь.

Малый недовольно зашипел. Он подобрал Леопардов лук с колчаном. Хотел бы я знать, заставлял ли хоть кто меня так трепетать, как Леопард этого малого.

– И я не храплю, – сказал я, но он уже бежал вниз к долине, пока не остановился.

Прошелся, сел на камень и задумался в ожидании, когда я окажусь всего в нескольких шагах позади него, после чего снова пошел. Но не очень далеко, ведь, куда идти, он не знал.

– Погладь ему животик, – сказал я. – Ему это нравится. Великое удовольствие.

– Ты-то откуда это знаешь? Ты, должно, всяких разных людей перегладил.

– Он же из кошачьих. А кот любит, когда ему пузик гладят. Совсем как собака. У тебя в башке твоей что, совсем ничего нет?

Почва стала красной и влажной, зеленые пеньки лезли под ноги, словно бугорки. Чем ниже мы спускались, тем просторней выглядела долина. Она уходила к самому краю неба и дальше. Мудрые говорили, что когда-то долина была просто небольшой речкой, богиней, позабывшей, что она божество. Речка змеилась через долину, смывала землю, слой грязи за слоем, камень за камнем, глубже и глубже, пока ко времени человека этого века не покинула долину, которую прорезала так глубоко, что человек не стал понимать обратное: не земля лежит так низко, а гора вздымается так высоко. Глядя вверх, пока мы спускались вниз, поглядывая на небо и туман, мы видели, как теснили горы одна другую, и каждая из них была больше города. Высокие до того, что окрашивались в цвет неба, а не кустарников. Из одного этого хотелось взор обращать к небу, а не к земле. К грязи, пока та краснела, к кустикам, пока те уступали место деревьям, к речке прозрачной, как стекло, а в ней – толстые нимфы с широкими бабьими головами и растянутыми ртами, днем они не прячутся, зная, что этот караван не за такой, как они, добычей охотится.