Черный лебедь - стр. 26
Размеренной тигриной походкой он направился к реке. Без излишней театральности он вошел в воду и нырнул.
Анна огорчилась, ведь она сказала чистую правду и совсем не хотела его задеть. Чтобы как-то смягчить гнев Глеба, она решила хотя бы наполовину ему угодить.
Сняв мокасины, закатав джинсы до колен, она осторожно, как кошка, вошла в воду.
Доплыв чуть не до середины реки, Глеб развернулся обратно. Взгляд его застыл на изящной фигурке, старательно мерявшей шагами береговую линию.
Прохладная вода чуть остудила горячую арийскую, как иногда шутил Рогозин, кровь. И он, в почти благодушном состоянии, как морской лев, подплыл к самому берегу, усилием воли подавив в себе желание схватить за ногу привередливую нимфу.
Однако не только и не столько нежелание выглядеть невоспитанным остановило его. Взяв Анну за руку, он вывел ее из воды и опустился на корточки. Выражение страха, боли мелькнуло на его лице.
Не выдержав, он осторожно, будто боясь поранить, коснулся пальцев ее ног.
– Аня, вы что это, испанский сапожок носили? – забыв напрочь о нейтралитете, он гладил изуродованные багровыми шишками костяшки ее ног.
Анна растерялась, она не ожидала такой реакции. Хотя ведь он не видел такого никогда. Перематывая бинтом ее ногу, он же не снимал носок…
– Не испанский. Американский, – грустно пошутила она.– Американские пуанты считаются самыми лучшими. Да, и зрелище не для слабонервных.
Глеб не мог оторвать ошеломленный взор от ног Анны. Щемящее чувство нежности и сострадания переполняло его, как ему казалось бесстрастное и закаленное, сердце. Теперь было понятно, откуда такая стальная выдержка, адское терпение и сдержанность в эмоциях, которую он сначала приписал нежеланию снисходить до обслуги. Он знал, что балет – это мясорубка, которая калечит тело, награждая букетом хронических болезней, что свободного времени у них нет, личную жизнь устроить невозможно, разве если только найти пару среди коллег. Одно дело общие знания, но то, что он видел воочию, его потрясло. Вот плата за возможность блистать на сцене, заставлять зрителей, затаив дыхание, уноситься в мир красоты, мир волшебства.
Но … Зрители ушли, пребывая некоторое время в эйфории. Затем вернулись к рутине, к быту. И забыли о празднике. А эти феи трудятся, конечно, принято говорить – не покладая рук, но здесь уместней – не покладая ног, изнуряя себя многочасовыми тренировками, ограничениями во всем. Конечно, каждый делает свой выбор, идет к своей цели. Но почему-то ему безумно было жалко именно вот эту воздушную фею. Он не мог оторвать руку, словно она могла как-то сгладить, исцелить эти жуткие шишки.