Черный консул - стр. 46
Что такое «Пикардийский корреспондент»? – спросил Оже. – Почему такой спор о какой-то листовке?
В это время послышались голоса. Дидо кричал:
– Ни один из моих типографщиков не станет набирать гнусных листов газеты Бабефа «Пикардийский корреспондент»! Это порох, подложенный под фундамент всего общества, это взрыв, от которого взлетит человечество. Проповедник Бабеф требует уравнения состояний, он требует изъятия дворянских земель без выкупа, он требует даже таких диких вещей, как передача мануфактур в руки правящего народа, а вы осмеливаетесь утверждать, что «Пикардийский корреспондент» печатается в Париже да еще в моей типографии.
– Ну, я пошутил, господин Дидо! – воскликнул Фурнье. – Я никогда серьезно не утверждал вашей симпатии к таким господам, как Марат и Бабеф, ставший другом «Друга народа». Хорошие друзья народа!
– А я чту Марата, дорогие собратья, – сказал вдруг тихим голосом Ретиф де ля Бреттон.
Обиженный Дидо быстро уходил, Фурнье тоже простился. В комнату, где сидели Оже и Франсуаза, вошел Ретиф де ля Бретонн.
– Ах, это вы, господин Оже, – сказал Ретиф, осклабившись, – парижская зима заставляет и вас побледнеть, я вижу.
Оже сверкнул глазами, услышав, эту шутку, так назойливо повторяемую парижанами в разговоре с цветными людьми.
– Вы не находите, что поздний час? – спросил Ретиф, обращаясь к Оже довольно грубо.
– Да, нахожу, – сказал Оже, встал и, не прощаясь, вышел.
На лестнице его догнала Франсуаза. Она держала платок, забрызганный слезами, и говорила:
– Не сердитесь, он всегда такой тяжелый. Разве это может иметь для вас какое-нибудь значение?
Оже остановился и сказал:
– Не сержусь, мне сейчас не до того. Если бы я не боялся рисковать вашей жизнью, я предложил бы вам уехать со мной, но теперь… – Оже задумался и повторил: – Но теперь я должен вдвойне поберечь вас. Может быть, настанет другое время и мы осуществим наш замысел, а сейчас я уже не принадлежу себе.
У Франсуазы дрожали руки, язык ей не повиновался: она могла сказать только одну фразу:
– Не думайте покидать Париж, не повидавшись со мной.
Оже два раза прошел мимо освещенных окон дома Массиака. На условный стук у калитки, над которой свисали ветви каштановых деревьев, вышел маленький негр и сказал:
– Не здесь, а в предместье.
В предместье Сент-Оноре, в богатом отеле господина Массиака, сошлись семнадцать богатейших владельцев французских плантаций на Антильских островах. Тут были четыре брата Ламета, один из которых ораторствовал в Национальном собрании. Тут были внуки Эснамбука, дававшего когда-то деньги французским королям и кардиналу Ришелье, рядившего свою челядь так, как не мечтал король-солнце одевать своих миньонов и министров. Тут был вульгарный прихвостень угасающих аристократов аббат Мори, запасавшийся письмами знаменитых особ и при жизни стряпавший себе архив несуществующих подвигов и фальшивых дел. Но самое главное, тут был господин Массиак, остробородый, с сивыми волосами, слезящимися глазами, хилый, сладострастный и злой. Он кричал: