Черный консул - стр. 1

Да, впрочем, можно ли в том сделать ей упрек,

Что меж приезжих Адонисов,

К несчастию, такой нашелся человек,

Что в сумерки гулять под тенью кипарисов

Они уводят дам, что с ними за стеной

Уж восемь дней живут под кровлею одной.

Виланд, «Вастола». Изд. Александра Пушкина, СПб., 1836

В отличие от зимы 1788 года революционный декабрь Парижа сопровождался большим снегопадом. Снег начался с внезапного налета бури; облака закрыли солнце, яркое небо потускнело, и наступили серые сумерки. Монах из конгрегации святого Мавра записывал в «Анналах страшных событий», что снег падал, не останавливаясь ни минуты, пятьдесят два часа, то есть всю мессу, повечерие, литанию, полуношницу, отпевание маркиза д’Абевиля и часы Блаженной Девы Марии дважды». А парижские ремесленники отметили в своей памяти, что в этот день прекратилась доставка муки в город и обыкновенный ливр грязного хлеба обошелся им в булочной в семь с половиной су.

Снегопад кончился в полнолуние. Париж почти опустел. На глубоком нетающем снегу копыта верховых лошадей ступали без стука, а кареты почти бесшумно оставляли длинный след. Кучера не кричали «гарр», пешеходов почти не было.

В поздний час по улице Генего пробирался с фонарем человек в треуголке, в черной маске, усталый, судя по тому, как он опирался на высокую трость, а впереди, освещая и без того светлую дорогу, кидая по белому снегу двойную тень – синюю от луны и коричневую от восьмигранного дымящего и мигающего фонаря, – шел не то слуга, не то провожатый. Он шел, покачивая маленькой островерхой шапкой, злой и ворчащий, как зверь, а его «господин» следовал молча, погруженный в свои мысли.

Слуга обернулся на перекрестке и спросил:

– Ну, куда же теперь? Ведь уже скоро рассвет, а вы еще не надумали, где будете ночевать. Я вам говорю, вернемся в восемнадцатый номер на улице Кордельеров, я вас уложу под лестницей и положу вам под голову вот этот тюк, а сам, как собака, буду спать у двери. Я не могу больше идти… Мне надоело рисковать собою из-за каких-то корректур.

Человек в маске закашлял, потом махнул рукою, хотел что-то сказать, но в это время из переулка, задыхаясь, вышли двое, и женщина, закутанная с головой, дрожа от стужи, бросилась к человеку в маске, ведя с собою не менее закутанного спутника, ставшего в тень углового дома.

– Гражданин! – крикнула она. Потом вдруг остановилась, увидев маску. – Сударь! Милостивый государь! Маркиз, быть может! – все больше и больше волнуясь, умоляюще произнесла она. – Скажите, где живет знаменитый доктор Кабанис? Человек умирает, его надо спасти…

– Парижская ночь полна тенями, – ответил человек в черной маске, – гражданка, я не маркиз, а такой же гражданин, как вы… Если, впрочем, ты не аристократка! Тебе известно, что доктор Кабанис нынешней осенью не возвращался из Версаля и что немало других докторов в Париже…

– Но где же они все, гражданин, где все они?.. Я с вечера на ногах, и вот приезжий родственник больного… мы не можем найти ни одного врача… Доктор Кабанис… Разве мы можем рассчитывать на его внимание? Но его имя у всех на устах, мы пошли к нему… Мы ищем в четвертом квартале, и везде говорят, что он уже уехал на другую квартиру.

– Уже уехал, – повторил человек в маске, покачивая головой, – уже уехал, когда-то про меня это скажут?

– Боже, какое счастье! Неужели вы врач? – воскликнула женщина.

– Да, я врач, но не уверен, что это счастье. Кто ваш больной и почему говорит женщина, когда мужчина молчит и прячется в тени? Может быть, этот стройный господин – агент муниципалитета и хочет сделать мне неприятное?

– О нет, господин, я совсем не агент, – внезапно заговорил закутанный человек. – Я даже не парижанин. Я не меньше, чем вы, страдаю от парижской зимы, а мой бедный родственник, вероятно, от нее умрет.

– По говору вы – испанец, – сказал врач. – Мне все равно… Лишь бы не аристократ.

– О нет, во всяком случае нет, – горячо заговорил закутанный иностранец.