Черный ферзь - стр. 96
– А из брюха что торчит, чучело?
Сворден довольно хлопает по щупальце. Слизь обильно стекает по телу. Под ним раскрылись отверстия, похожие на раззявленные рты, жадно глотающие вязкие потеки. Подбирается парочка тощецов и робко лижут Свордену спину. На противоположной стороне ямы усаживается копхунд. Круглые глаза пристально наблюдают за Сворденом.
– Разуй зенки, чучело! – сухим костяным смехом давится череп. – Тебя превратили в такой же корм!
Нетерпеливый тощец кусает под лопаткой. Сворден морщится, но терпит.
Тени сгущаются в мешках слизи и мышцах кракена. Мир обретает объем. В нем обнаруживается непрестанное движение. Могучие потоки крови и лимфы прокачиваются сквозь колоссальные сосуды, обвивающие веретена мышц. Плотные ячеистые перегородки разделяют наполненные слизью полости, где тощецы копошатся вокруг бесконечных рядов коконов с полупереваренными телами людей, дервалей, громовых птиц и других созданий, что никогда не покидают бездны, если только не попадают в щупальца кракена.
– Тужится, – клацает зубами череп. – Готовится, тварь.
– К чему? – становится зябко, и Сворден трет предплечья. Легкие с усилием вдыхают и выдыхают густеющую слизь, в которой появляются кровавые прожилки.
– Испражняться, чучело, испражняться! – костяк заходится в смехе. – Наложить огромную куча дерьма на весь этот мир! Или ты думаешь оно предается глубоким размышлениям, глядя из океана гнилыми глазами?!
Сфинктер сжимается. Внутри что-то бурлит, перекатывается. Копхунд опасливо отходит от ямы. Тощецы тянут Свордена прочь, но тот упрямится. Отверстие расширяется, вверх бьет струя отвратной жижи. Ноги оскальзываются, и Сворден съезжает на дно.
Пусто. Никаких следов останков. Бедный, бедный, Кронштейн…
– Прекрати, – строго говорит себе Сворден. – Сказано же – не из той пьесы.
– А что такое пьеса? – в яму заглядывает копхунд, морщит лоб, чешется.
Тварь, как всегда, вылаивает нечто грубое, шершавое, отчего ее шерсть стоит дыбом, но Сворден обнаруживает, что таинственный переключатель понимания вновь находится в позиции “вкл”.
Он шевелит челюстью, готовясь к ответному наждачному лаю:
– Сгинь, псина! Я тебя открыл, я тебя и закрою.
Псина распускает язык, тщательно вылизывает лапу. Откуда-то Сворден прекрасно осведомлен о повадках если не всей головастой своры, то этого отдельного экземпляра – точно. Ее поведение – признак смущения. Копхунд вообще трогательное существо, пока держит себя в лапах.
К краю ямы на коленях подбирается тощец. С ним что-то неладно – тельце бьет дрожь, живот распух, на губах пузырится кровь. Копхунд косится, морщится, точно и впрямь человек, рядом с которым испортили воздух. Ленивый взмах лапой, и обезглавленный тощец скатывается в яму.