Черные ангелы - стр. 21

– Мне нужен одноместный номер, – сказал я, выволакивая блондинку из кабинки и ногой подталкивая перед собой коробку с контрабандным пивом. – В этом доме есть лифт?

– Даже если есть, я его ни разу не видел, – саркастически ответил он мне.

За что я не люблю портье, так это за их гонор. Вместо того, чтобы молча выдать ключ и получить деньги, вначале они окатят вас презрением, потому что сами относятся к неудачникам, а ночные дежурства (не лучшее времяпровождение) настраивают на философские рассуждения, что способствует излиянию желчи.

– Одноместных нет, – сказал он тоном, словно я облевал ему стойку, и дернул головой так, что, клянусь, я услышал скрип шейных позвонков. Коробку с пивом он тоже оценил, но сделал вид, что это его не касается.

– А что есть? – спросил я, не реагируя на его желчный взгляд.

– Только двухместные…

После этого он перевел взгляд на блондинку, оценил ее бедра, ноги и грудь, и я понял, что он похотливей любого козла. Можно было отбить ему рога, но блондинка висела на мне и вздыхала тягостно, как сирена. Ей снился третий сон.

– Не туда смотришь, козел! – заверил я его.

Он поморщился и выдал мне ключ.

Номер обошелся мне в четверть моих командировочных. В нем были две кровати, две тумбочки и двухстворчатый голограммный телевизор на кронштейне. На столе в вазе догнивал букет цветов. Зато над окном, затянутым сеткой от комаров, нависал широкий козырек, и капли дождя не залетали внутрь.

Я уложил блондинку в постель и задумчиво постоял над ней. В отношении женщин я всегда отказывался упрощать себя. У нее были голубые глаза, а мне нравились кареглазые брюнетки. Кроме того, меня ждали мой диван и Лаврова. На Земле я предпочел бы провести ночь с ней, а не с пьяной женщиной. А на Марсе – с Полин, как я ее называл. У нее была красивая фамилия – Кутепова. Вы не представляете, какое это создание. Я познакомился с ней в театре. Есть сто один способ испортить человеку вечер. Так вот, кто-то из приятелей, не помню, кто именно, кажется, однокашник Сашка Волык, затащил меня по случаю на «очень модную пьесу». Мы сидели во втором ряду, и я откровенно скучал. Дело в том, что я не любил театр и не люблю до сих пор. И в тот раз я не включался в игру актеров до тех пор, пока на сцену не вышла она. Она играла бедную Лизу. Боже мой – на паузах, молчала, сколько надо и говорила, сколько положено, и была так искренна, что поразила меня в печень, то бишь в самое сердце. Как она заразительно умела смеяться. И потом, через много лет, мне тоже казалось, она это делает специально, чтобы позлить меня. Она была рыжеватая и нескладная. Я понял, что так задумано нарочно и даже подчеркнуто строгой юбкой и умеренным декольте. Она не была красавицей. Но если вы поговорите с ней пять минут, в вашей душе оставалось ощущение большего, что вы видели и слышали. Эта была ее тайна, которую я разгадывал долгих семь лет, пока мы были вместе. В общем, я был счастлив. Теперь мне тридцать пять, и я устал жить без нее. Я не разгадал ее и, наверное, никогда не разгадаю, но я безмерно ей благодарен за эти годы, в течение которых я ни разу не изменил ей, только безумно ревновал. Я подозревал, что такое же неизгладимое впечатление она производит и на других мужчин, но у меня хватило ума не отнимать у нее сцены, с которой она расставалась только один раз – в тот год, когда родила Наташку. С тех пор я ходил на каждый ее спектакль и каждый раз волновался, как впервые.