Черноводье - стр. 52
Его было не обойти, и Настя попросила:
– Пусти, Николай!
Гармонист будто и не слышал ее:
– Пусти, кому говорят! Видишь, воду несу горячую… ребятишки болеют!
Гармонь тяжело вздохнула, парень свел меха и поднял голову:
– В таком холоде и сырости все передохнем.
– Рвешь душу… Без тебя тошно! – ответила девушка, проходя мимо Николая.
– А мы и по-другому можем! – и парень закатил такие переборы, что хорошо знакомая мелодия «Подгорной» едва угадывалась в цветистых кружевах музыки.
Сидящие недалеко от гармониста две старухи вели свой бесконечный разговор:
– Слышь, Марфа, народ-то че говорит, – бесстрастно говорила одна, – потопят нас, ей-ей, потопят. Увезут куда подальше и потопят. В прошлом годе, говорят, всех потопили, вот и нас так же.
– Брось молоть чепуху, бабка! – ввязался в разговор гармонист. – В прошлом годе людей зимней дорогой отправляли, обозом, куда-то за болото… А тебя, если бы хотели потопить, давно бы скормили рыбам. Вон сколько пустых плесов прошли, а то ить кормят, муку на тебя переводят.
– Дак я че, народ, слышь, говорит, – не сдавалась бабка.
– Вот я и говорю… народ! – хохотнул Николай. – Ты да древний Нефед, вот весь и народ!
Настя пробралась к своим. Прямо на полу, на немудрящей подстилке, валялись ребятишки. Рядом с Васяткой и грудным Петькой лежала и Клава Щетинина. Анна и Акулина, как могли, прикрывали их одеяльцами, пальтишками, своими телами. Васятку Жамова колотил сильный озноб.
– Мамка, холодно, – хрипел мальчик едва слышным голосом.
– Васенька, потерпи! Щас Настя воды принесет, грелку сделаем.
– Дышать трудно. В грудке болит! – метался по полу мальчик.
– Хос-по-ди! – застонала женщина и громко, нетерпеливо закричала: – Настя, скоро ты?
– Здесь я.
– Что ж ты стоишь! – торопливо проговорила мать. – Наливай воду в бутылки! – и она подала дочери две пустые бутылки.
Настя, обжигая пальцы, налила в них горячую воду, Анна завернула бутылки в холщовые полотенца и сунула одну в ноги Васятке, другую положила между Васяткой и Петькой.
Анна разрывалась между больными детьми. Трудно было поверить, что этой изможденной исхудавшей женщине всего две недели назад исполнилось тридцать девять лет. Сбившиеся, давно не чесанные волосы, серое землистое лицо, темные круги под глазами – вот и все, что осталось от некогда цветущей Анны.
В Петьке едва теплилась жизнь. Он уже не плакал, а чуть слышно попискивал и больше суток не брал в рот грудь, Анна снова и снова пыталась накормить ребенка, но жизнь постепенно угасала в маленьком тельце. У Петьки уже обострились черты лица. Анна так и стояла на коленях, склонившись над ребенком, забыв убрать под кофту грудь. Она тихо раскачивалась над ним, потом, сжав голову руками, глухо застонала…