Черноводье - стр. 47
– Есть, командир!
Востриков, стоящий около шкиперской каюты, спросил:
– А мне, комендант?
– Останься здесь пока, – и к Насте: – А ты, Жамова, иди в трюм, раздай сено коровам. Здесь Жучков справится сам.
Настя молча стала спускаться. Она стояла в трюме, привыкая к полумраку. Одна часть трюма была забита сеном, в другой – стояли за загородкой коровы. В лицо пахнуло парным теплом, навозом.
От родного, привычного с детства запаха пригона у Насти стало спокойней на душе. Вот только бы не этот липкий взгляд.
Голодные коровы беспокойно топтались в загоне, нетерпеливо взмыкивали, косили на Настю большими грустными глазами.
– Сейчас, голубушки, я вас накормлю! – подхватилась девушка. Она погрузилась с головой в привычную крестьянскую работу и стала быстро разносить сено по кормушкам, забыв даже про коменданта.
Стуков наблюдал сверху, как мелькала девушка от кормушки к кормушке. Он воровато оглянулся, потом посмотрел на Жучкова, Вострикова и предупредил караульного:
– Смотри, чтоб никто туда не сунулся, понял! – и выразительно помахал кулаком.
– Понял! – закраснел молоденький милиционер. Стуков по-кошачьи мягко и быстро стал спускаться вниз. Он шагнул в сумрак трюма. Настя, нагнувшись, набирала порцию сена. Комендант завороженно следил за ней. Его снова бросило в жар.
Настя разогнулась и повернулась к нему навстречу.
– Постой, Жамова! – дрожа от волнения, прохрипел комендант, перехватывая девушку. Та от неожиданности выпустила из рук сено. Стуков придвинулся к ней вплотную. Настя отступила и, запнувшись, упала.
В этот миг у нее не было ни сил, ни желания сопротивляться. А жадные, трясущиеся мужские руки уже торопливо заворачивали подол, рвали последнюю преграду, оголяя нежное девичье тело.
– Молчи, молчи! – хрипел стуковский голос. – Все сделаю, королевой будешь жить, хлеба на всю семью дам. Только молчи!
Настя вспомнила вдруг последнюю встречу с Иваном на берегу Иртыша. Их чистую, словно родниковая струя, молодую страсть, державшую обоих в плену до глубокой ночи. Ей стало нестерпимо горько и обидно оттого, что она не смогла в ту ночь уступить своему собственному желанию и желанию своего избранника. Где теперь ее, Настина, мечта, истоптанная, поруганная… На глаза навернулись слезы. Сквозь них все так же равнодушно, точно это была не она, а кто-то другой, следила за мелькающими руками. Девушка видела, как они торопливо расстегивали брючный ремень, как сильное тело уверенно раздвинуло ей ноги, почувствовала несвежее дыхание на своем лице, грубые, жесткие пальцы и мужскую плоть… И тут она точно проснулась, содрогнувшись от омерзения. По телу побежали холодные мурашки. «За кусок хлеба, сволочь! Мало им мучений наших, так еще в грязь втоптать хочет». Это была уже Настя, родная дочь Лаврентия Жамова, неукротимая и горячая.