Черное копье - стр. 95
Однако мало‑помалу он пришёл в себя и даже смог взобраться в седло. Товарищи Фолко улыбались, радуясь, что кончилось на сей раз благополучно, а он не мог отрешиться от слов Наугрима «не дать коснуться даже краем!»…
Они потратили ещё немалую долю долгого летнего дня, чтобы отыскать разбежавшихся в суматохе лошадей, собрать обронённое и отдохнуть – если напряжённое бдение можно было назвать отдыхом – и, когда солнце перевалило за полдень, наконец двинулись дальше. Дорваги и гномы пристали с расспросами к хоббиту, и Фолко даже охрип, по многу раз повторяя всё, что помнил о Сарумане. Особенно жадно его слушал Эрлон; Фолко время от времени всё же бросал на него тревожные взоры, стараясь понять, что же имел тогда в виду Наугрим? Время идёт, а человеку хоть бы что, сидит себе верхом как ни в чём не бывало.
«Но как можно добить духа?» – недоумённо спрашивал сам себя хоббит и не мог найти ничего толкового в своих мыслях; однако словно чей‑то упрямый, настырный голос вновь и вновь звучал у него в ушах, и нелепая тревога вновь оживала в нём; и он был неспокоен, единственный среди остальных своих товарищей.
До вечера всё было спокойно. И ночью всё было тихо, а вот под утро вокруг их небольшого лагеря постепенно сгустилась нехорошая, вязкая, точно трясина, тишина; лежавший без сна Фолко готов был поклясться, что в недальних зарослях слышится чей‑то противный, злорадный смешок. Он приподнялся и схватился за Клык; что‑то белёсое мелькнуло по другую сторону костра; рядом глубоким сном спали гномы и люди. Но вот чего не могло быть, потому что не могло быть никогда, – спал на посту сам Келаст, лучший следопыт северных дорвагских родов! Хоббит не успел удивиться этому – на него самого навалилась кажущаяся непереносимой сонная истома. Тяжёлыми‑тяжёлыми вдруг стали веки, смежаясь сами собой… Но Белег Анка был в руке, и его рукоять вдруг стала холодной, точно хоббит сжимал в ладони кусок льда, и Фолко не уронил бессильно голову, у него хватило сил увидеть, как что‑то приземистое, словно бегущее на четвереньках, скользнуло от них в кусты; секунду это существо и Фолко смотрели в глаза друг другу, и с хоббита вмиг слетела сонливость – это были глаза Сарумана!
Забыв обо всём, Фолко вскочил на ноги. И, не тратя времени на то, чтобы как следует вооружиться, схватив, кроме верного Клинка, лишь лук и стрелы, он очертя голову бросился вдогонку за этой новой ипостасью Сарумана. В тот миг он ещё плохо представлял себе, зачем устремляется в эту почти безнадёжную погоню, без доспехов, не предупредив друзей, – но что‑то гнало его вперёд, что‑то не давало остаться на месте; сейчас он казался себе сильным и неуязвимым.