Черное колесо. Часть 1. История двух семеек - стр. 33
Вынес приговор и начал рыть. И нарыл – все исхищрения Анны Ивановны рухнули перед ретивостью особиста. На статью собранный материал, конечно, не тянул, но для оргвыводов было более чем достаточно.
Общее собрание училища происходило в главном помещении собора, и всё время обсуждения Гарри сталкивался взглядом со страдающим Иисусом на незабелённом куполе. («Вот ведь сволочь, – думал капитан Наройка, – даже здесь глаз не опустит. Можно подумать, что всё это не имеет к нему никакого отношения».) К удивлению нового Торквемады сообщение о генетических корнях Гарри – немец, а значит фашист! – не произвело на аудиторию никакого впечатления, а на известие о том, что его отец – враг народа, откуда-то из зала раздался крик: «У нас сын за отца не отвечает!» («Эх, не успел разглядеть, кто крикнул. Но ничего, это мы выясним».) На начавшемся потом обсуждении вместо положенного «Распни!» – потерялись куда-то подготовленные загодя выступающие – посыпались какие-то неуместные речи о том, что Гарри – надёжный парень, доброволец и вообще отличник боевой и политической подготовки. Кое-как, перестроившись по ходу обсуждения, удалось капитану Наройке убедить собравшихся, что осуждают Буклиева не за отца, а за то, что скрыл правду от начальства и товарищей. На это Гарри нечего было сказать, впрочем, за все три часа он и так не произнёс ни одного слова, да, действительно, скрыл, иначе бы не взяли, скрыл сознательно и без зазрения совести – мамочкина школа.
За эту ложь и выгнали Гарри из комсомола, а потом уже некомсомольца – и как такой затесался в наши ряды! – и из училища. Так и записали в его книжке краснофлотца: «отчислен за сокрытие социального происхождения».
Нет, что ни говорите, а была в этих записях какая-то сермяжная правда, какое-то торжество справедливости. Наше оружие – гласность. Приходил человек с такой записью устраиваться на работу, а начальник отдела кадров – он же из органов, работа у них такая! – сразу все документы просмотрит и увидит – перед ним враг. Нет у него никаких сомнений, и посетителю ничего не надо долго объяснять, выдумывать какие-то причины и поводы, почему не могут принять на работу, несмотря на расклеенные по всему городу объявления, а просто: «С такой записью на нашем предприятии вы работать не можете». И человек уходит, без обиды, потому что понимает. И с увольнениями никаких проблем. Ляпнул человек что-то не то или, того хлеще, подписал, так, получая документы, не требует объяснений, не скандалит, а чуть ли не благодарит, потому что понимает, что в другое время или в другом месте да при другом начальнике мог бы и по этапу пойти, а здесь и сейчас – легко отделался. И руководителей за такие увольнения никто не ругал, скорее, даже наоборот, строго указывали: «Что это у вас за тишь да гладь? Можно подумать, не во вражеском окружении боремся. Плохо работаете, товарищи! Бдительность утратили».