Чёрная жемчужина Аира - стр. 22
Святая Сесиль! Наконец-то живая душа!
— Да! Да! Люсиль! Входи! Входи скорей!
Люсиль появилась с огарком свечи. Кудрявые волосы, не стянутые тийоном, отбрасывали на стену тень от её головы, похожую на огромный шар.
— Ох, я-то перепугалась! — пробормотала служанка, зажигая свечи на комоде. — До чего же вы истошно кричали! Хорошо хоть хозяева спят в другом крыле, а то бы перебудили весь дом! Надо было вам на ночь тёплого молока с мятой выпить — спали бы, как младенец. А то, видать, всё от качки — укачало вас, поди, на пароходе-то, да ещё жара наша с непривычки и…
Люсиль не договорила.
— Ох, Небесная мать! — воскликнула она, обернувшись и глядя на пол.
И едва не выронив свечу, схватилась рукой за грудь. Летиция перегнулась через кровать и тоже замерла — с паркетного пола на неё смотрел огромный глаз, нарисованный мелом, в центре которого зиял зловещий кровавый зрачок.
— О, Святой Всемогущий Отец! — Люсиль дрожащими руками поставила свечу и принялась истово молиться.
А Летиция глядела с удивлением на рисунок и не могла понять — кто мог так над ней подшутить? Что это ещё такое? Наклонилась, разглядывая его как зачарованная, и дотронулась до неровной линии. Пальцы размазали белую пыль. Глаз не был нарисован. То, что она приняла за мел, оказалось кукурузной мукой, но кровь в центре зрачка была настоящей.
3. Глава 3. Та-что-приходит-по-ночам
— Я не понимаю, мама, ну почему ты вцепилась в эту плантацию, как чёрт в грешную душу? — Эдгар Дюран отложил салфетку, стараясь сдержать раздражение.
Упрямства ему было не занимать, спокойствия тоже, но куда там тягаться в этом с мадам Эветт Дюран! Если той втемяшилось что-то в голову, спорить, ясное дело, бесполезно. Голубые глаза мадам Дюран превращались в ледышки, а тонкие губы сжимались, придавая лицу суровое выражение. И не хватало только хлыста, которым она охаживала строптивых ньоров, чтобы стало понятно — спор проигран до его начала.
— Что значит «вцепилась», сынок? — у Эветт Дюран не голос — патока, особенно приторным вышло слово «сынок».
Мадам Дюран тоже отложила салфетку, выпрямилась и чуть поправила рукой локон и без того идеальной прически. Эдгар прищурился, хотел ответить, но не стал. Знал, чем закончится этот разговор — укорами в его бесчувственности, а потом сердечными каплями, роль у которых только одна — придать трагизм ситуации. С сердцем у мадам Дюран всё было в порядке, и иногда Эдгар вообще сомневался в том, что оно у неё есть.
— Ладно. Забудь.
Далась ей эта плантация!
За те неполных два месяца, что Эдгар пробыл здесь, он успел изучить состояние дел и понял — а дело-то дрянь. Из мадам Дюран управляющий плантацией, как из него пастор. Его мать умудрилась сделать всё возможное для того, чтобы отправить семейное предприятие в глубокую яму неминуемого банкротства — заключила контракт с реюньонской сахарной компанией на кабальных условиях, выполнить которые едва ли получится. Так что по осени сахарные дельцы ощиплют их до последнего пера, как гуся-казарку. Тростника посадили мало, работников на плантации — кот наплакал, а в довесок ко всему мадам Дюран взяла ещё и кредит в банке Фрессонов под умопомрачительные проценты, чтобы купить новый экипаж и отремонтировать дом. Будто новые обои не могли подождать до осени! А потом написала сыну слёзное письмо с просьбой приехать и помочь с делами…