Чёрная Земля - стр. 12
Самовар сопел, не обращая внимание на чаевничающих.
– Подумаем. Осенью. Сейчас не до того, – ответил, отметая назойливых мух.
– Осенью, то само собой. Сейчас бы для начала хоть трошки – литературу, книг приобрести, всякую мелочь.
Хозяин сделал вид, что не слышит.
– Чай вот добрый, Никитинский. Из города куплен. Пейте, пейте, и сахару не забывайте, – сахар был – вприкуску. Сколы, белые, хрупкие, лежали в сахарнице. Голубая, тонкого фарфора, сахарница меж грубой фаянсовой посуды казалась институткой на трудовой повинности.
– Благодарствуем. Пора нам, – и Василь откланялся. То есть, он не кланялся, просто встал, повел неопределенно рукой – и все.
– Спасибо, – Никифоров поставил недопитое блюдце на стол. Уходить не хотелось, но он здесь – не главный.
– Я не копейки просить зашел, – объяснял Василь, когда они отошли подальше. – Прощупывал. Как он чувствует себя.
– Зачем?
– Убили-то на его земле. Любой бы волновался. А он – спокойствие выпячивает, не причем-де я.
– Ведь Костюхин на свадьбе был.
– Так-то оно так, а все же… Ничего, пусть знает, что мы не простачки, поволнуется. Чай Никитинский пьет, подумать…
– А богатое у вас село, – переменил тему Никифоров. – Дома какие…
– Немалые, – охотно согласился Василь. – Что дома, дома – это снаружи. Подвалы под ними – поболее будут.
– Подвалы?
– Конечно. Вино где хранить? От века село виноделием промышляет. Бочки – на заказ, стоведерные встречаются. Думаешь, по земле идешь, а под тобой винища – море разливанное. Правда, ненадежный нынче промысел.
– Отчего же?
– Вино, особенно дорогое, оно для дворцов, а у нас дворцам война. Нэпманов поприжмут, кто ж станет по червонцу за бутылку платить? Рабочему человеку водочка милее, она без обману хлопнешь стопку, и тепло, и весело. Ты как, употребляешь?
– Иногда, – вчерашняя отвальная выглядела сейчас иначе, но повторять все еще не хотелось.
– Отец твой меру знал. А вот здесь товарищ Купа живет. И я с ним, по-родственному.
Дом был не менее других, но – несвежий, неряшливый, дом – на время. Дырявая плетеная корзина, валявшаяся на земле, вольный бурьян у загороди, беспрестанно трепыхавшиеся на веревке тряпки, повешенные, верно, для просушки и забытые до нужды в них.
Василь приоткрыл калитку, скрипнувшую на сухих петлях.
– Тебя не зову. Товарищу Купе, сам понимаешь, не до гостей.
– Понимаю, понимаю, – забормотал Никифоров.
– Теперь, ежели что, знаешь, где меня найти. Погуляй, а мне пора.
Никифорову гулять не хотелось. Да и вечереет. Он повернул назад, к знакомым местам. Потихоньку, не разом все село в друзьях станет. А молодежи много. Он видел, как бойко бегала детвора, а те, кто постарше, переговаривались, поглядывая в его, Никифорова, сторону.