Черная вдова. Выстрел в горячее сердце - стр. 39
– Не боишься, что я опять свалю? – спросила Марина, дотягиваясь до его уха и кусая за мочку.
– Не боюсь – ты потом все равно вернешься. Я все прощу тебе, все, что хочешь, все, что сделаешь.
– За что ты так любишь-то меня, даже страшно делается?
– За то, что ты есть. Ты ведь знаешь, не было у меня ничего в жизни – ни кола ни двора, только зона. И бабы были только продажные. И вдруг ты… я влюбился, как пацан зеленый. Красавица, умная, желанная, такая в постели, что голову отдать не жалко. Ты мое самое дорогое в жизни, девочка моя, моя киска.
Марина поцеловала его в губы, заставив замолчать:
– Хватит… обними меня, я замерзла…
– Идем домой.
Он отнес ее обратно в комнату, помог раздеться и лечь, потом и сам пришел, осторожно прилег рядом с Мариной:
– Ты не думай, я уйду на ночь, чтобы тебе не мешать.
– Я не хочу, чтобы ты уходил.
– Как скажешь…
Они включили телевизор, стали смотреть новости, из которых Коваль выяснила, что о ее исчезновении говорят в начале каждого выпуска, строя догадки, кому и зачем могло понадобиться похищение. На комментировавшем ход расследования Ромашине не было лица – он искренне переживал случившееся.
– Женька, отец-то мой хоть в курсе, что ничего не случилось? – обеспокоенно спросила Марина.
– Да, я вчера с ним разговаривал, успокоил, сказал, что так нужно было. Ты не переживай, киска, я ж тоже с понятием – Кольке позвонил, научил, что и кому говорить, Ветку тоже предупредил. – Хохол сдвинул ее майку, осмотрел повязку на груди. – Промокла, черт… Завтра доктора придется везти, опять головняк…
– Не надо доктора, только бинты и перекись. Там что – швы?
– Да, семь штук.
– Офигеть! Меня что, ветеринар штопал?
– Уж кого отловил в местной больничке, тот и штопал, – развел руками Женька. – Выбора не было, ты крови много потеряла. Еще хорошо, что группа у нас одинаковая, так прямо тут и переливали…
– Ты серьезно? Мне перелили твою? – Она подняла на него глаза – Хохол улыбался.
– Да, киска, мы с тобой теперь совсем родня.
– Спасибо тебе… ты в который раз вытаскиваешь меня…
– Только не плачь, ладно? Ведь ты же моя, как я мог не вытянуть тебя, зачем тогда мне жить? Не плачь…
– Женька, я никогда больше… никогда…
– Я знаю, киска, все знаю.
Они прожили в этом поселке почти месяц, никуда не выходя из дома, только Женька иногда ездил за продуктами на стареньком «жигуленке», стоявшем в гараже. Коваль привыкла засыпать и просыпаться с осознанием того, что не надо куда-то бежать, с кем-то разговаривать, кому-то что-то доказывать. Женька ни на шаг не отходил от нее, надышаться не мог, постоянно привозил откуда-то полевые цветы, готовил, не давая даже приблизиться к плите или хотя бы помыть посуду.