Черная рукопись - стр. 8

Поэт отчаянно старался убедить полицейских, что специалист по гриму дал ему визитку, но они, так и не дождавшись, когда он отыщет ее в своих карманах (потому что она очень некстати в них затерялась), ушли…

…принялся рассказывать о следующем факте встречи с Зыменовым: «Она произошла на собрании «Ордена метафористов» (так называется литературный клуб, в котором я на тот момент состоял).

Наше (вернее – их) поэтическое направление в последнее время набирает большую популярность, в связи с чем, первую половину встречи мы посвятили делу, которое давно планировал и на важности которого настаивал зануда и педант Рифмовщик – написанию декларации метафоризма. Это заняло у нас несколько часов, и, когда мы закончили, уже наступила ночь. Удовлетворенные тем консенсусом, которого удалось достичь в итоговом документе, оставшуюся часть собрания мы посвятили зачитыванию друг другу своих новых стихотворений. Будучи, конечно, слегка хмельными, что, впрочем, только насыщало действо страстью и огнем.

Сидя за круглым столом («в знак равенства талантов друг друга» Рифмовщик уговорил использовать для собраний именно его), мы по очереди вставали и декламировали произведения.

Я должен был читать после Рифмовщика, традиционно выдавившего из себя распухшие от образов, но совершенно пустые по смыслу и бездарные строки.

Однако когда он усадил в кресло свое нескладное, целиком состоящее из локтей да коленей тело, по левую от меня руку выросла и, представившись, на всю аудиторию заголосила ямбом и хореем другая угловатая фигура.

Принадлежала она Богдану Евгеньевичу Зыменову…

…а они смотрели на него так, будто он давний член клуба, и очень хорошо им знаком.

Но в какой-то момент Зыменов начал явно раздражать собравшихся. Было в читаемых им творениях (справедливости ради – талантливо сочиненных) нечто выходящее в своем нигилизме за грань, вызывающе-порочное и даже святотатское. Казалось, он умудрился задеть глубинные и запретные струны во всех. При этом у него отлично получалось избегать конкретики, и в этом смысле наш поэтствующий гример являл собой истинного метафориста: не сказав ничего, он сказал всё и о каждом.

Я в тайне восхитился Зыменовым. И возненавидел его.

Негодяйские словоизлияния прервались после чьего-то яростного возгласа:

– Ну всё, это уже чересчур!

Фраза эта, как спусковой крючок, сорвала нас со своих мест в единодушном порыве вытолкать Зыменова на улицу. Усилия к этому приложил и я, сидевший к специалисту по гриму ближе остальных.

Когда я взял прерванного чтеца за одежду, мне на секунду почудилось, будто он бесплотен, поскольку под сюртуком его как-то не нащупалась твердость человеческого тела, а только лишь воздух.