Черная рукопись - стр. 23
Адресом Чернецкой со мной поделились без каких-либо возражений, с уважением относясь к моему интересу делом Нестреляева, и он совпал с тем, что под диктовку актрисы я ранее записал в дневник.
Чернецкая проживает не слишком близко от театра, но все же в шаговой от него доступности. Ей принадлежит квартира на первом этаже хорошего двухэтажного дома.
Несколько минут я постоял у входной двери, просто вслушиваясь, поскольку хотел убедиться, что актриса на месте. Но никаких звуков из квартиры не доносилось. Скорее всего, женщина все-таки внутри, думал я, но ведет себя тихо, чтобы не выдать присутствия (типичное для преступников поведение). Тогда, не рассчитывая, что мне откроют, я постучал – резко и громко. Я надеялся напугать Чернецкую, чтобы она шевельнулась, вскрикнула или любым другим неловким движением сказала мне: «Я здесь». Любой опытный сыскарь знает: если злоумышленник находится дома, он обязательно даст это понять, даже не желая оного.
Но внутри по-прежнему царило равнодушное безмолвие пустоты. Я не чувствовал за дверью ничего.
Чернецкой в квартире нет, понял я. И решил, представившись сотрудником театра, расспросить ее соседей.
Из всех них ценными сведениями смог поделиться только семидесятилетний дедушка, проживающий ровно над актрисой. Он сказал, что встает очень рано и проводит много времени, глядя в окно, чем занимался и минувшим утром.
По его словам, Чернецкая незадолго до рассвета вышла из подъезда и куда-то (точно не в том направлении, где находится театр трагедии имени Камедова) пошла. До этого дня в столь ранних выходах из дома, актриса дедушкой замечена не была…
…Два часа я караулил возле дома Анны Степановны, притаившись за углом. Но потом решил бросить это дело, и наведаться в другой раз, поскольку суицид Нестреляева – лишь первая зацепка, а моего внимания дожидаются и другие.
В частности – Орден метафористов, на заседание которого однажды проник не кто иной, как Богдан Евгеньевич Зыменов. Вернее, человек, носящий такой псевдоним.
Поэт дал понять, что метафористы – люди заговорщически скрытные, и не будут делиться происходящим в клубе с первым встречным (раз утаили многое даже от хорошо им знакомой Музы), поэтому у меня появилась идея проникнуть туда под легендой и втереться в доверие.
Хорошо, что до войны я немного писал стихи, и сберег дневник с ними. Проблем сойти за мастера (или хотя бы подмастерья) слова, подумал я, не будет.
Реализацию плана усложняла необходимость, чтобы за меня кто-нибудь поручился, но, кроме Поэта, из членов Ордена я никого не знал, а тот отношения с некогда соратниками категорически и навсегда разорвал.