Черная линия - стр. 67

Смеркалось. Был уже шестой час. Марк и не заметил, как прошел день. Он не слышал телефона, не думал о внешнем мире. Теперь, по мере того, как в квартире становилось все темнее, у него нарастало чувство, что его тоже захлестывают черные волны. Он отдавал себе отчет, откуда взялось это неприятное ощущение: на несколько последних часов он действительно перевоплотился в Элизабет.

Кофе, не раздумывая, кофе. Он выбрал итальянскую смесь, достаточно крепкую, включил свой хромированный автомат. Горький запах эспрессо успокоил его. Он с наслаждением предвкушал, как горячий напиток проникнет в нутро и поможет ему вырваться из этого транса.

Он выпил одну порцию, сразу же приготовил вторую. С чашкой в руке снова вернулся к столу, уже успокоившись, и еще раз посмотрел на строчки, написанные рукой несуществующей женщины. Пот просочился через перчатки, оставил следы на листке. Тем лучше: Реверди тоже заметит эту деталь. И представит себе, как нервничала Элизабет. Может, даже решит, что она плакала? Тоже неплохо… Марк вдруг подумал: а не стоит ли надушить и это письмо? Нет! Тут речь идет уже не о соблазнении, а об экстренной помощи.

Он запечатал письмо, надел куртку, нашарил ключи и взял конверт: надо поторапливаться, пока не закрылась почта. Он решил отправить письмо с пометкой «срочное». Пускай это выдает нетерпение корреспондента. Пускай конверт привлечет внимание тюремщиков в Канаре. Ему наплевать. Он не может ждать ответа еще месяц, – если этот ответ вообще придет.

Марк не пошел на улицу Ипполит-Леба. Ему не хотелось наткнуться на Алена. Он предпочел почтовое отделение на улице Сен-Лазар, в южной части Девятого округа. Войдя в помещение, он задержал дыхание. Как и в тот раз, когда отправлял первое письмо, он чувствовал себя так, словно погружался в неизвестность. Но сейчас он преодолевал новый рубеж давления, он опускался в темные ледяные воды.

– Gosor kuat sikit! (Три сильнее!)

Жак Реверди стоял на коленях под палящим солнцем. Вооружившись железной щеткой и ведерком с жавелевой водой, он пытался стереть нестираемое: следы человеческого пота и жира, оставшиеся на одной из стен, окружавших тюремный двор. Следы, въевшиеся в бетон так же глубоко, как ракушки в камень. Несмотря на все его усилия, они даже не бледнели. Чтобы уничтожить их, следовало бы бурить, дробить, крошить камень отбойным молотком.

Раман смотрел на него сверху вниз. Ноги расставлены, руки сжимают ремень. Он бормотал ругательства сквозь сжатые губы, обещая, что скоро подкрепит свои слова дубинкой.

Реверди оставался безразличным. Его не задевали ни оскорбления, ни физическая боль. Он думал о куске стекла. Слова и удары проходили через него, как свет проходит через стекло. В такие моменты он превращался в призму, разлагавшую спектр собственных реакций, отсекавшую те из них, которые могли бы его ослабить: стыд, боль, страх…