Черная часовня - стр. 30

Даже различая несвойственную Ирен раздражительность, я уже почти давилась смехом, что, в свою очередь, было несвойственно мне. Несмотря на стыд, сдерживаться было выше моих сил.

– Прости. Я не могу. Не могу… – Голос у меня звучал так, будто я на самом деле собиралась чихнуть.

Пальцы Ирен впились мне в плечо.

– Держись! – почти прикрикнула она на меня.

К этому моменту слезы уже застилали мне глаза и неудержимо катились по щекам.

– Тихо, тихо, – прошептала примадонна. – Мы же обещали обойтись без истерик.

– Это не… – выдавила я из себя, – не истерика. Я просто смеюсь… правда, не знаю почему.

Она ответила вполголоса, делая ударение на каждом слове:

– Так и выглядит истерика, когда не можешь сдержаться.

Я взглянула на подругу, но увидела только размытый слезами силуэт.

– Не понимаю, почему я смеюсь при таких мрачных обстоятельствах, – наконец удалось пролепетать мне.

– Потому что обстоятельства, в которых мы оказались, абсурдны, Нелл. – Бросив внимательный взгляд на ковер, Ирен позволила себе сесть. – Мы ищем иголки в стоге вычурной мебели, на четвереньках, в присутствии кошмарной смерти, не будучи уверены, что найдем хоть что-нибудь.

– Я даже не знаю, смеюсь ли я сейчас, или плачу, – пожаловалась я, вытирая щеки ладонями, на которых отпечатались дорогостоящие завитушки ковра.

Ирен посмотрела на меня внимательно, даже с опасением:

– Как ты считаешь, почему греческие маски, символизирующие трагедию и комедию, всегда изображаются рядом, будто парочка приятельниц-сплетниц? Когда я выступала в миланском «Ла Скала», мне довелось познакомиться с Леонкавалло[24], который в то время как раз работал над арией грустного клоуна в опере «Паяцы». Вот уж виртуозное упражнение в смехе сквозь слезы!

Я покачала головой. Какое отношение опера имеет к моему непростительному поведению?

Ирен сжала мне запястья и силой отвела от моего лица руки, будто усмиряя капризного ребенка. Только я не капризничала: я была в ужасе.

– Нелл, смех и слезы живут бок о бок в нашем сердце, это тебе любой актер скажет. А любой тенор, когда-либо исполнявший заглавную партию в «Паяцах», подтвердит, что и смех, и рыдания можно вызвать сокращением одних и тех же мышц горла. Гениальность этой арии заключается в неразрывном переплетении бурного веселья и невыносимого отчаяния.

Пока подруга рассуждала о восторгах сценического искусства, слезы перешли у меня в тихую икоту, и я с облегчением кивнула, поняв, что неудержимый смех уступил место усталой меланхолии, куда более уместной в данной ситуации.

– Итак, что это за предмет, как бы он ни назывался? Если речь не о розе, – слабо улыбнулась Ирен.