Через тернии – к звездам. Исторические миниатюры - стр. 71
Амалия фон Мекк прожила долгую жизнь, ее муж дослужился до чина генерала русской армии. Оба они погребены в Санкт-Петербурге – на Волковом лютеранском кладбище.
Вместо Гольтея директором театра стал Иосиф Гоффман.
– Рихард, у меня камень за пазухой, который я, как новый директор, должен запустить в твою голову…
– Что еще стряслось? – обомлел Вагнер.
Оказывается, Гольтей, покидая Ригу, уволил Вагнера, а на место первого дирижера посадил Генриха фон Дорна.
– Это уже подлость… Даже не Гольтея, а Дорна! – возмутился Вагнер. – Ведь он мой друг, и он знает, что с концертов симфонической музыки я мог бы постепенно расплачиваться с кредиторами. А теперь я лишен даже этой возможности.
Иосиф Гоффман остался благородным человеком:
– Что я могу сделать для тебя, Вагнер? Давай хоть сейчас я подпишу с тобой контракт на будущий сезон.
– А как я проживу год настоящий?..
Вагнер решил повидаться с Генрихом Дорном; он умолял своего друга отказаться от контракта, говоря ему:
– Так поступил бы любой порядочный человек.
– Порядочный… Но я вполне свободен от укоров совести, – отвечал Дорн. – Твоя опера “Риенци” еще валяется в портфеле, а моя уже имела несомненный успех. Я больше тебя заслужил место дирижера, и будь спокоен, Рихард: уж я-то не повернусь к публике задницей, как это делаешь ты…
Минну композитор застал в полном отчаянии.
– Будь оно все трижды проклято! – говорила жена. – Лучше бы я уступила Гольтею, и тогда бы ты остался дирижером в Риге, а теперь… Что делать теперь? Ты знаешь?
– Не знаю, – отвечал подавленный Вагнер. – Но я верю, что со временем, когда люди станут перелистывать энциклопедии, они не найдут там имени Гольтея или Дорна. Там будет мое имя! Потомки, я верю, будут чтить меня именно за то, что я никогда не изменял своим принципам…
Жизнь в Риге становилась невыносима. Семейные скандалы и житейские дрязги, сплетни о прошлом Минны – все это выводило Вагнера из равновесия.
Пришел верный Франц Лебман и спросил Вагнера:
– Рихард, есть ли у тебя хоть искра надежды?
– Да! Я еще из Кенигсберга отослал в Париж партитуру своей оперы ‘“Запреты любви” на имя знаменитого Скриба.
– Не верьте ему, – вмешалась Минна. – Мне уже опостылела жизнь в воздушных замках, которые строит Рихард. И что Скрибу до Вагнера, если в Париже гремит Мейербер?
– Я писал и Мейерберу, – сознался Вагнер.
– А у него только и дела, что хлопотать о каком-то жалком капельмейстере из Риги…
Лебман поставил все с головы на ноги:
– Рихард, что ответил тебе Скриб?
– Ничего не ответил.
– А что ответил тебе Мейербер?
– Тоже ничего.