Черепаший вальс - стр. 81
И опять слова оседают на ее губах, как клочья тумана.
– Филипп!
– Кстати, фарш ужасно вкусный, Жозефина…
Он набрал еще ложку фарша, поднес к ее губам, наклонился, словно спрашивая: «Можно я попробую?» Его губы коснулись губ Жозефины, приникли к ним, его полные, ласковые губы, пахнущие черносливом с капелькой арманьяка, и ее пронзило ослепительное предчувствие счастья, она поняла, что больше ничего не решает, что перешла все границы, которые обещала себе никогда не переходить. Рано или поздно, подумала она, все равно понимаешь, что границы никого не могут удержать на расстоянии, что они не уберегают от проблем и искушений, а только отгораживают от жизни. Значит, надо выбирать: либо засохнуть, но держаться в рамках, либо вырваться из них и впитать в себя тысячи удовольствий.
– Я слышу, что ты думаешь, Жозефина! Прекрати сейчас же, оставь в покое свою совесть!
– Но…
– Прекрати, а то мне уже чудится, что я целуюсь с монашкой!
Но все-таки есть границы, за которые нельзя выходить, нельзя ни в коем случае, слишком опасно, а я ровно это и делаю, и, Боже мой, Боже, до чего же хорошо, когда эти руки обнимают тебя!
– Ну… – все же заикнулась она, – у меня такое чувство…
– Жозефина! Поцелуй меня!
Он стиснул ее и впился в губы, почти кусая. Поцелуй его стал грубым и властным, он прижал ее к раскаленной дверце духовки, она попыталась вырваться, он навалился на нее, терзая ее рот, обшаривая его, словно хотел отыскать еще немного фарша, который она месила своими руками, вылизать ее измазанные фаршем пальцы, у нее во рту разливался вкус чернослива, его рот исходил слюной, Филипп, простонала она, о, Филипп! Она подалась к нему, отвечая на поцелуй. Наконец-то, Жози, наконец-то… Он вцепился в ее белый передник, смял его, попытался сорвать, жадно целовал ее губы, шею, расстегнул блузку, ласкал горячую кожу, сжал грудь, стараясь дотянуться губами до каждого кусочка плоти, отвоеванного у блузки и фартука – наконец-то долгие дни мучительного ожидания позади.
Взрыв хохота из гостиной вернул их с небес на землю.
– Подожди, – зашептала Жозефина, высвобождаясь. – Филипп, они не должны…
– А мне плевать, ты даже не представляешь, насколько плевать!
– Хватит, остановись…
– Как это – хватит? – вскричал он.
– Пойми…
– Жозефина! Ну-ка назад, я не сказал, что мы закончили…
Голос был незнакомый. Вообще – совершенно незнакомый человек. Такого Филиппа она видела впервые. И покорилась, влекомая какой-то новой беззаботной отвагой. Он был прав. Ей было все равно. Ей не хотелось останавливаться. Так вот что такое поцелуй? Как в книжках, когда разверзается земля, рушатся горы и отступает смерть, эта сила отрывает ее от земли, заставляет забыть сестру в лечебнице, дочерей в гостиной, незнакомца со шрамом в метро, грустные глаза Луки – и броситься в объятия мужчины. И какого мужчины! Мужа Ирис! Она сжалась, он вновь притянул ее, прижал к себе всю, от ступней до ключиц, словно нашел наконец окончательную, прочную опору, опору на веки вечные, и прошептал: «А теперь больше ни слова, помолчим!»