Черчилль. Биография. Оратор. Историк. Публицист. Амбициозное начало 1874–1929 - стр. 51
Была и четвертая причина, поставившая жирную точку в мучительном выборе. Уинстона согласился принять директор школы, преподобный Джеймс Эдвард Каувелл Уэллдон (1854–1937). Свободных мест не было, но лорду Рандольфу (шутка ли, всего девять месяцев назад – министр финансов и лидер палаты общин) он готов был оказать посильное содействие>329.
Нетрудно догадаться, что для Уинстона, не сумевшего найти подход к овладению греческим языком, предпочтение Хэрроу перед другими школами воспринималось как благословение. «Я очень рад узнать, что буду продолжать обучение в Хэрроу, а не в Винчестере, – сообщит он отцу в октябре 1887 года. – Я надеюсь, что сдам вступительные экзамены, которые не так сложны, как в Винчестере».
Письмо, из которого цитируются эти строки, интересно не только вполне ожидаемым признанием Уинстона и очередной просьбой прислать автограф, а скорее концовкой, в которой юный Черчилль задает лорду Рандольфу наивный вопрос: «Вы учились в Хэрроу или в Итоне? Мне было бы интересно знать»>330. Тот факт, что тринадцатилетний подросток понятия не имел, какую школу окончил его отец, лишний раз демонстрирует размеры пропасти, разделявшей их. Забежим немного вперед и скажем, что спустя несколько лет лорд Рандольф сделает совсем уж фантастическую ремарку, из которой следует, что и он не знал, какое учебное заведение окончил Уинстон!
К поступлению в школу потомок герцога Мальборо подошел основательно. Прежде чем начать подготовку к экзаменам, он собрал информацию о том месте, где ему предстояло провести несколько лет жизни. В заведении сестер Томсон оказался ученик, который с успехом сдал вступительные экзамены в Хэрроу. Черчилль связался с ним и буквально завалил вопросами. Обстоятельные ответы на большинство из них наполнили юношу оптимизмом>331. Теперь дело оставалось за малым – сдать экзамены самому.
Поступление не обошлось без курьезов. Описывая свой экзаменационный опыт, Уинстон будет вспоминать: «Едва мне исполнилось двенадцать лет, как я оказался на негостеприимной территории экзаменов, по которой мне придется путешествовать в течение последующих семи лет. Экзамены всегда были для меня большим испытанием. Те из предметов, которые вызывали пиетет у моих преподавателей, мне нравились меньше всего. Я бы предпочел, чтобы меня спрашивали по истории, поэзии и сочинениям, а экзаменаторы, наоборот, требовали латынь и математику. Причем вопросы, которые они мне обычно задавали, оказывались, как правило, далеки от тех, на которые я мог дать вразумительный ответ. Неудивительно, что после такого подхода мне так и не удалось произвести должного впечатления»