Человек в чужой форме - стр. 10
В окне Гладковых было светло. Вера Вячеславовна трудилась.
– Чайку попьешь? – спросила Оля, берясь за дверную ручку.
Колька представил себе Гладкову-старшую, неестественно спокойную, осунувшуюся, с покрасневшими, но неизменно сухими глазами, и снова без тени духов, цветных платочков, сережек.
«Нет, не хочу», – решил парень и отказался:
– Что ты, неловко, поздно уже.
Поцеловались и распрощались.
… На обратном пути Колька размышлял: а ведь неприятно будет приходить домой, а бати нет. Отец, он такой тихий, даже незаметный, никогда не лезет с нотациями, не дает советов, когда не просят. Не как иные: так, я все понял, сейчас наставлю – а сам дурак дураком. Нет, отец молча занимается своими делами, не чураясь при этом ни прибраться, ни окна помыть, ни собрать поесть. Кисель сварить или свой знаменитый борщ с мозговой костью, вареное мяско с которой полагалось, тонко настрогав, поглощать, погрузив его в самодельную горчицу – вырви глаз…
Конечно, не это главное. Просто Колька и самому себе бы никогда не признался, как до сих пор чертовски рад, что отец жив и что со времен его возвращения никак не может ни нарадоваться этому факту, ни намолчаться с ним. Разговаривали-то они, как и положено мужикам, редко.
Выяснилось, что и у Пожарских горел свет.
– Ты что, меня ждешь? – сурово вопросил Колька.
Игорь Пантелеевич тотчас возразил, указывая на бумаги и какие-то немецкие журналы, разложенные на столе:
– Конечно, нет, тружусь вот. Замерз, что ли? Чайку?
И тотчас отправился на кухню.
Вымывшись и переодевшись, Колька чаевничал, пристроившись с другого края стола. Уютно светила лампа, за задернутыми занавесками шел плотный снегопад. Отец, сверяясь с записями и словарями, что-то обмозговывал, вычерчивал, иной раз впадая в особый транс, глядя в стену, на которой, кроме ковра, изучать было нечего. Молчали, как положено, но Колька совершенно очевидно понял: тоскливо будет без бати.
Глава 6
И ведь точно помнил Сергей, что надо бы заскочить к Остапчуку, мстительно сдернуть этого опытного: пускай поработает тоже, а спохватился лишь у ворот дома пять по Нестерова.
«Совсем из ума выжил. Куда вот опять побежал, под горочку с песней? И зачем я вообще поперся сам? И что там за буза, что нельзя позвонить ноль-два, как все нормальные люди? Опять, поди, ерунда на мою голову».
Калитка скрипнула, выглянул человек, протянув руку, представился:
– Инженер-полковник Кузнецов, Максим Максимович. С кем имею честь?
Акимов отрекомендовал сам себя участковым, спросил:
– Что все-таки у вас стряслось?
– Прошу вас, товарищ, – и, развернувшись, последовал к дому.