Человек-Невидимка. р о м а н - стр. 32

Восьмая глава славна своей экстремальной лапидарностью. И в ней рассказывается о местном любителе бабочек Гибонсе, который разнежился и задремал на вересковом холме, в абсолютной уверенности, что на двести миль в округе нет ни одной живой души, и который в полузабытьи услышал около правого уха шаги неизвестного, который не переставая чихал и кашлял, а помимо этого грязно ругался вслух, открыв правый глаз, Гиббонс, как ни странно, никого радом с собой не увидел, и уже приготовился снова погрузиться в сон, как понял, что не видит ругающегося. Меж тем голос был всё ближе, достигая самых высоких нот, потом оказался рядом, и стал медленно затихать, удаляясь от спящего. Голос двигался в направлении к Аддердину, в этом не могло быть ни малейших сомнений. Наконец откуда-то издали раздался последний пушечных чих, и звуки стихли. Гиббонс был соовершенно не в курсе последних городских новостей, но сам факт, что он слышал кого-то и не видел, напряг его и заставил не только проснуться и продрать глаза, но и обеспокоиться происходящим. Всё его умиление Матушкой Природой, всё его умиротворение натур-философскими святынями, как рукой сняло. Забыв на холме сачок и коробку с жуками и бабочками, он схватил вещи и с быстротой пули, беспокойно оглядываясь и крестясь, помчался домой.

Если вам придёт в голову воочию вообразить себе мистера Томаса Марвела, перед вами сразу возникнет тучный, дряблый человек, с таким же оплывшим, дряблым и рыхлым потным лицом, мощным, далеко выступающим толстым, красным носом, широким, перекошенным ртом со слюнявыми, полными губами и выстреженной каким-то местным безумным цирюльником кривой бородой. Мы бы сразу заметили его старинную склонность к нездоровой полноте, и его непропорционально-короткие и очень толстые конечности, только подчёркивали эту его склонность.

На его голове, впрочем, всегда совершенно несообразно, сидел старый, перекошенный цилиндр, а ношенный с назапамятных времён сюртук обладал уникальной особенностью – в местах, где традиционно должны быть золотые пуговицы, красовались заменявшие их разноцветные ленточки и шнурки, со всей откровенностью подсказывавшие нам, что перед нами находится старый, закоренелый холостяк и завсегдатай лучших городских свалок.

Именно в этот момент он, утомившись от долгой хотьбы, не дойдя полутора миль до города, присел на траву с краю канавы у проезжей дороги, ведущей с севера к Эддердину, стащил с ног тяжёлые башмаки и стал шевелить затёкшими пальцами, торчавшими в дырах несвежих носков, как цыплята, выглядывающие из гнезда. Его ничуть не смущало то, что его носки теперь состояли практически из одних дыр, ибо именно это их свойство обеспечивало надёжное проветривание его усталых, грязных ступней. В особенном восторге от ситуации был его крупный, большой палец, который, очутившись на свободе, от восторга задрался вверх, подслеповато поглядывая из травы на высокие небеса и ласковое Солнце. Отдых мистера Марвела подходил к финалу, надо было отправляться домой, и он принялся придирчиво рассматривать свои башмаки, готовый тут же натянуть их и тронуться в обратный путь. Впервые за последние три года ему попались такие крепкие и надёжные башмаки, все остальные, учитывая образ жизни мистера Марвела, разваливались чудовищно быстро. Эти он таскал уже не менее трёх лет, и они держались стойко, не давая ни повода для раздумий и печали. Но в мире нет совершенного счастья, и любое, пусть даже самое совершенное счастье всегда сопровождается каким-нибудь мелким ущербом, как будто само Провидение каждый раз желает посмеяться над человеческим Идеализмом и ткнуть его мордой в неизбежные жизненные несовершенства. Башмаки, крепкие, как Бастилия, оказались для мистера Марвела чуть-чуть великоваты. Вернее, мистер Марвел утешал себя уверениями, что они слегка великоваты, хотя они были велики, ух как! Не стоить забывать, что у мистера Марвела водилась ещё одна пара башмаков, мирно стоявшая теперь у него в мешке, и это были башмаки, идеально отлитые по его ноге, но у них тоже был недостаток – они подходили только для сухой и тёплой погоды и никак не вписывались и не подходили благодаря тонкой и изрядно истёртой подошве к ненастью и грязи раскисших от дождей осенних дорог. Мистер Марвер ненавидел обувь не по размеру, однако ещё сильнее он ненавидел сырость, холод и грязь. Он так и не смог установить на протяжении своей жизни, что он ненавидит сильнее, хаос или зиму, но именно этот день был солнечный и тёплый, и он предался философским размышлениям, какие башмаки ему избрать для триумфального возвращения домой. Не зная, какой выбор сделать, мистер Марвел полез в свой мешок и, достав другую пару, поставил все четыре башмака в ряд, после чего, приятно удивлённый своим богатством, предался созерцанию этой причудливой, живописной группы. Он относился к своим башмакам почти как к живым существам, зная характер, особенности и причуды каждого вместе с их недостаткаами и несообразностями. Однако здесь, среди густой травы, на солнце, его вечные друзья вдруг показались ему жалкими и непритязательными ублюдками, изгнанными придирчивыми слугами из какой-нибудь аристократической гостиной.