Человек, который смеется - стр. 82

Другой матрос, уроженец Южной Бискайи, которого звали Аве-Мария, тоже спустился в трюм и, вернувшись, сообщил:

– Воды в трюме на два вара. Это около шести футов.

Аве-Мария прибавил:

– Через сорок минут мы пойдем ко дну.

В каком именно месте днище дало течь? Пробоины не было видно, ее скрывала вода, наполнявшая трюм, она находилась под ватерлинией, где-то глубоко в подводной части урки. Отыскать ее было невозможно. Невозможно было ее и заделать. Где-то была рана, а перевязать ее было нельзя. Впрочем, вода прибывала не слишком быстро.

Главарь крикнул:

– Надо выкачивать воду!

Гальдеазун ответил:

– У нас больше нет насосов.

– Тогда, – воскликнул главарь, – надо плыть к берегу!

– А где он, берег?

– Не знаю.

– И я не знаю.

– Но где-нибудь да должен быть?

– Конечно.

– Пусть кто-нибудь ведет нас к берегу, – продолжал главарь.

– У нас нет лоцмана, – возразил Гальдеазун.

– Берись ты за румпель.

– У нас больше нет румпеля.

– Сделаем из первой попавшейся балки. Гвоздей! Молоток! Инструмент! Живо!

– Весь плотничный инструмент в воде, нет ничего.

– Все равно, будем как-нибудь править.

– Чем же править?

– Где шлюпка? В шлюпку! Будем грести!

– Нет шлюпки.

– Будем грести на урке.

– Нет весел.

– Тогда пойдем на парусах.

– У нас нет ни парусов, ни мачт.

– Сделаем мачту из лонг-карлинса, а парус из брезента. Выберемся отсюда, положимся на ветер.

– И ветра нет.

Действительно, ветер совсем улегся. Буря унеслась прочь, но затишье, которое они сочли своим спасением, было для них гибелью. Если бы юго-западный ветер продолжал дуть с прежней яростью, он пригнал бы их к какому-нибудь берегу раньше, чем трюм наполнился водою, или, быть может, выбросил бы их на песчаную отмель до того, как судно начало тонуть. Шторм помог бы им добраться до суши. Но не было ветра, не было и надежды. Они погибали, потому что ураган утих.

Положение становилось безвыходным.

Ветер, град, шквал, вихрь – необузданные противники, с которыми можно справиться. Над бурей удается одержать верх, ибо она недостаточно вооружена. С врагом, который беспрестанно сам разоблачает свои намерения, мечется без толку и зачастую допускает промахи, всегда можно найти средства борьбы. Но против штиля нет никакого орудия. Тут не за что ухватиться.

Ветры – это налет диких всадников; держитесь стойко, и ватага рассеется. Штиль – это клещи палача.

Вода, тяжелая и неодолимая, медленно, но безостановочно прибывала в трюме, и, по мере того как она поднималась, урка все глубже погружалась. Это совершалось очень медленно.

Находившиеся на «Матутине» чувствовали, как мало– помалу на них надвигается ужаснейшая гибель, гибель без борьбы. Ими овладела зловеще-спокойная уверенность в неизбежном торжестве слепой стихии. В воздухе не было ни малейшего дуновения, на воде – ни малейшей ряби. В неподвижности кроется что-то неумолимое. Пучина поглощала их в полном безмолвии. Сквозь слой немотствующей воды безгневно, бесстрастно, бесцельно, безотчетно и безучастно их притягивал к себе центр земного шара. Пучина засасывала их среди полного затишья. Уже не было ни разверстой пасти волн, ни злобно угрожавших челюстей шквала и моря, ни зева смерча, ни валов, вскипавших пеной в предвкушении добычи; теперь несчастные видели перед собой черное зияние бесконечности. Они чувствовали, что погружаются в спокойную глубину, которая была не что иное, как смерть. Расстояние от борта до воды постепенно уменьшалось – только и всего. Можно было точно рассчитать, через сколько минут оно исчезнет совсем. Это было зрелище, прямо противоположное зрелищу наступающего прилива. Не вода поднималась к ним, а они опускались к ней. Они сами рыли себе могилу. Их могильщиком была их собственная тяжесть.