Чехов и евреи по дневникам, переписке и воспоминаниям современников - стр. 86

‹…› <Вскоре, однако,> многие интеллигенты, готовые прежде посочувствовать «отверженному племен» обнаружили детей и юношей этого «племени» в гимназиях и университетах, еврейских банкиров, купцов и промышленников во главе банков и крупнейших компаний, еврейских инженеров – на строительстве железных дорог, еврейских журналистов – в русских газетах, адвокатов – в судах, врачей – в больницах, а представительниц прекрасного пола этого «отверженного племени», в роскошных нарядах из Парижа, на балах и в ложах театров. Уже восхищались скульптурами Марка Антокольского, аплодировали на концертах скрипачу Генриху Венявскому и виолончелисту Карлу Давыдову, посылали детей в столичные консерватории, которые основали Антон и Николай Рубинштейны, с почтением говорили о скрипичной школе профессора Петербургской консерватории Леопольда Ауэра, откуда выходили прославившиеся на весь мир музыканты. Внедрение <евреев> в русское общество продолжалось. «Все стали сознавать себя гражданами своей родины, все получили новое отечество, – писал еврейский юноша с преувеличением, естественным для восторженного состояния. – Каждый молодой человек был преисполнен самых светлых надежд и подготовлялся самоотверженно служить той родине, которая так матерински протянула руки своим пасынкам. Все набросились на изучение русского языка и русской литературы; каждый думал только о том, чтобы поскорее породниться и совершенно слиться с окружающей средой…» В этом стремлении к скорейшему «слиянию» не очень заботились о национальном самосохранении; самые прыткие, как обычно, уже забегали вперед, предлагая брать русских кормилиц для грудных детей, чтобы «еврейские семейства теснее примкнули к русскому элементу». Евреи-ассимиляторы заговорили о том, что «евреев, как нации, не существует», и они давно «считают себя русскими Моисеева вероисповедания». «Правительство стремится к тому, чтобы, не нарушая нашей веры, облагородить и обрусить нас, то есть сделать нас истинно счастливыми гражданами, – уверяли очередные оптимисты. – Через самое малое время религиозная вражда потеряет свое жало, водворится исподволь мир, братство и любовь». В еврейской газете «День» писали о необходимости «проникнуться русским национальным духом и русскими формами жизни» а поэт Йегуда Лейб Гордон выдвинул популярный по тем временам призыв: «Будь евреем у себя дома и человеком на улице». Интересное дело: многие десятилетия до этого призывы к слиянию раздавались со стороны русского общества, и теперь ему следовало бы раскрыть объятья долгожданным пришельцам. Но «слияния» не получалось. Велико было расстояние между русским дворянином и местечковым евреем, и вдруг этот чужак объявился поблизости – удачливый выскочка, который благодаря богатству и способностям попал в закрытое для него прежде общество, вызывая там раздражение. Менялся со временем его облик, менялись манеры, но проглядывал порой всё тот же местечковый еврей, которого выдавало плохое знание русского языка. Эту характерную особенность <сразу же> отметили русские писатели. У И. Лажечникова: «О вей, о вей! Не знаю, как и помощь».