Чебурашка - стр. 20
Хны, как видно, она не жалеет и любит яркие цвета. И, надо же, я её помню! Точно. Она всегда здесь сидела. Даже имя всплывает… Люба что ли… Или Люда… Она бросает на меня мимолётный скучающий взгляд и отворачивается.
Я осматриваюсь и, подойдя к витрине кондитерского отдела, замираю. Так, что взять? Бабушка у меня сладенькое любит, ага. Правда, ей нельзя – сахар, давление и всё такое. Но сегодня мне очень хочется её побаловать. Ладно.
Иду к кассе и отбиваю всего по одному – «картошку», «бисквитное», «корзиночку» и «заварное», то есть эклер, всё по двадцать две копейки. У продавщицы в отделе выпрашиваю коробку и несу в руках перед собой.
Я зачарованно кручу головой, словно приезжий из глухих мест. Обалдеть! По дорогам несутся «Жигули» и «Москвичи» и «Волги», надсадно всхлипывают горчично-жёлтые «ЛиАЗы», чуть подвывают троллейбусы.
Пахнет бензином и асфальтом. Солнце жарит, приближаясь к зениту. Люди бегут, торопятся, выходят из автобусов. Несколько минут я просто стою на перекрёстке и наблюдаю за жизнью.
Налюбовавшись, двигаю дальше. Идти мне минут десять. Шурую по «Весенней», прохожу мимо Политеха. На фасаде – длиннющий кумачовый транспарант. Пятилетке эффективности и качества – энтузиазм и творчество молодых! Затейливо, однако.
Выхожу на Демьяна Бедного. Не прогулка, а экскурсия. Тут у нас аптека, а вон там во дворе опорный пункт или что-то в этом роде. Надо же всё-всё помню, каждую деталь.
Перехожу улицу и… чуть не попадаю под милицейский «уазик». Он выныривает из двора и резко тормозит. Скрипят шины, свистят тормоза и он останавливается буквально в паре сантиметров от меня.
Я оборачиваюсь. Стекло покрыто паутиной трещин. Из окна выглядывает недовольная физиономия.
– Смотреть надо! – не то сердито, не то обиженно заявляет сержант Хаблюк.
– Я на пешеходном переходе! – отвечаю я возмущённо, подхватывая его волну.
– А я на железном коне! – обрубает он.
– На козле! – бросаю я, имея в виду, что такой «УАЗ» называется козлом.
– Ну-ка подойди! – требует Хаблюк, и глаза его распахиваются.
Брови ползут вверх, кожа на лбу и на висках натягивается, уши чуть сдвигаются назад, как у боевого пса, готового броситься на врага. Но в сочетании с по-детски обиженным выражением глаз это производит странный эффект.
– Ты в каком классе учишься? – спрашивает он.
– В девятом, – пожимаю я плечами, – уже в десятом.
– В «Б»?
– Возможно.
– Чтобы к Вике моей близко не подходил, ты понял?
– Чего? – хмурюсь я.
– Я два раза повторять не буду, – бросает он. – Свободен!
Всё-таки батя её. Блин, может, отчим? Вообще ведь не похож. Ну ни на граммулечку. При упоминании Вики в сердце ощущается маленький укольчик. Ма-а-а-ленький, почти незаметный, но укольчик…