Чаща - стр. 2
– А где у нас исправленный проектный договор с господином Козлевичем? В программе почему-то только старый вариант, – выдернул меня из раздумий голос шефа.
– С Козлевичем? – Я вскочила и неуклюже развернулась, зацепив клавиатуру и едва не расплескав стоявший рядом с ней стакан с водой. – Козлевич…
– Трёшка на Беговой, – подсказал шеф, и от звука его низкого голоса у меня поджались пальцы в босоножках.
– А я думаю, какой такой Козлевич? Пять минут, Денис Александрович. Сейчас найду и принесу.
Шеф задержал на мне взгляд, на мгновение лицо его разгладилось, но потом вновь обрело озабоченное выражение, из чего я сделала вывод, что моя робкая попытка разрядить атмосферу оказалась не совсем уместной. Каламбурить на тему фамилий заказчиков здесь было не принято. Каюсь, не удержалась, но только потому, что обожала незабвенное произведение Ильфа и Петрова, равно как и старый фильм, который мы с матерью смотрели сначала на старом кассетнике, а потом на DVD‑проигрывателе.
«Остап подмигнул Балаганову. Балаганов подмигнул Паниковскому. Паниковский подмигнул Козлевичу…»
Нет, это точно не про наше архитектурное бюро.
– Побыстрее, пожалуйста, Марьяна Игоревна, очень надо, – придерживая дверь, обернулся Перчин.
«Блин горелый! – бурчала я про себя, испытывая вполне понятную досаду. Злилась я, разумеется, не на шефа, а на ситуацию, в которой оказалась. – Где может быть этот чёртов договор?»
В дизайн-бюро «Арт-Панорама» я попала на место администратора Катерины в самый разгар переезда бюро в новый офис неделю назад. Моей задачей было освоить обязанности в короткие сроки и тем самым не подвести Катю, с которой мы приятельствовали вот уже несколько месяцев.
Часть коробок всё ещё оставалась не распакованной. Хорошо, что Катя сделала пометки, где что лежит, прежде чем легла на сохранение в роддом. Она носила двойню, и врачи перестраховывались.
– Ка… Козлевич… – пробормотала я, вскрывая одну из коробок с надписью фломастером: «К-М».
Покопавшись в её содержимом, я с сожалением отметила, что необходимого в ней нет. Первой мыслью было набрать Катю, но вторая мысль перебила первую – беспокоить женщину в положении было бесчеловечно. Я тут же представила, как Катя застывает в напряжении, пытаясь вернуть мозги в рабочее состояние, как её руки смыкаются на животе, а небесно-голубые глаза наполняются слезами. Обидчивость – один из признаков гормональной перестройки, которую все мы наблюдали вот уже полгода.
Дело было, конечно, не в Кате, а во мне. Я не справлялась. Приходилось крутиться как белка в колесе, но объём работы не только не уменьшался, а рос будто на дрожжах.