Цезарь, или По воле судьбы - стр. 27
– Требоний, – сказал Цезарь, – ты на зиму отправишься с десятым и двенадцатым легионами в Самаробриву и будешь отвечать за обоз. Марк Красс, ты встанешь лагерем как можно ближе к Самаробриве – не далее двадцати пяти миль от нее, на границе между белловаками и амбианами. Возьми восьмой легион. Фабий, ты останешься здесь, в гавани Итий, с седьмым легионом. Квинт Цицерон, ты с девятым отправишься к нервиям. Росций, ты вместе с пятым, «Жаворонком», сможешь вкушать мир и покой: я посылаю тебя к эзубиям. Пусть кельты знают, что я о них помню.
– Ты ждешь неприятностей от белгов? – хмурясь, спросил Лабиен. – Я согласен. В последнее время они что-то притихли. Пошлешь меня к треверам, как обычно?
– Не в самый Тревир. К треверам, но к тем, что соседствуют с ремами. Возьмешь одиннадцатый легион и кавалерию.
– Тогда я осяду на реке Моза, неподалеку от Виродуна. Если снега будет немного, кони там смогут пастись.
Цезарь поднялся, давая понять, что совет завершен. Он созвал легатов, как только сошел на берег, желая немедленно распределить на зимний постой все восемь легионов, которые сейчас находились в гавани Итий. Теперь уже все знали, что умерла Юлия. Но никто не осмеливался об этом заговорить.
– Ты будешь зимовать в хорошем месте, – сказал Лабиен Требонию, когда они вышли от Цезаря. Большие лошадиные зубы его обнажились в улыбке. – Глупость Сабина поражает меня! Если бы он держал рот закрытым, его еще можно было бы выносить. Вообрази: провести зиму в низовьях Мозы, продуваемых всеми ветрами и захлестываемых морскими приливами, среди скал, соленых болот и торфяников, когда германцы так и принюхиваются к твоей заднице в отличие от эбуронов и нервиев.
– В море можно ловить рыбу и угрей, в скалах – собирать птичьи яйца, – сказал Требоний.
– Благодарю, но мне нравится пресноводная рыба, а мои слуги разводят кур.
– Цезарь определенно ждет неприятностей.
– Или придумывает оправдание, чтобы не возвращаться на зиму в Италийскую Галлию.
– Что?!
– Требоний, он просто не хочет видеться с соотечественниками! На него тут же посыплются соболезнования отовсюду – от Окела до Салоны, и он боится, что не вынесет этого.
Требоний остановился, удивленно глядя на спутника:
– Я не подозревал, что ты так хорошо знаешь его, Лабиен.
– Я с ним с тех пор, как он отправился к длинноволосым.
– Но ведь мужские слезы не считаются в Риме чем-то зазорным!
– Он тоже так полагал, когда был молодым. Но тогда он был Цезарем только по имени.
– Что ты хочешь сказать?
– Теперь Цезарь уже не имя, а символ, – терпеливо пояснил Лабиен.