Централийская трагедия. Книга первая. Осень 1961 - стр. 34

***

Еще не в полной мере отступивший сон давил на виски. По тяжести в голове, я предположил, что проспал до полудня. Я решил, что стоило пойти в свою комнату и переодеться.

Первым делом по приезде в Централию, я намеревался отправиться в полицейский участок, чтобы выведать новости относительно поисков моего отца. Приведя себя в порядок, я спустился в холл, заглянул в гостиную и столовую и, не обнаружив никого, незамеченным покинул дом.

По дороге в участок у меня была возможность осмотреться в незнакомом для меня доселе месте. Это был низенький городок, повсеместно усыпанный двухэтажными особнячками и неказистыми провинциальными домишками. Ближе к центру, вдоль главных улиц тянулись трехэтажные браунстоуны с магазинами и барбершопами в нижних этажах. На электрических проводах висели радужные флажки и плакаты с надписью «Добро пожаловать в Централию». В тот солнечный день, когда разноцветные машины сновали по оживленным улицам, прохожие обменивались друг с другом рукопожатиями, бурно шла торговля в овощных лавках, а женщины мирно прогуливались с лепечущими в колясках младенцами, было сложно вообразить себе, что вскоре в этом приветливом городке будут царить разруха и опустошение, а люди будут сторониться этого места, как проклятого.

– Здравствуйте! – обратился я к секретарше в участке, но та с вычурной важностью и показным сосредоточением копалась в бумагах на стойке.

– Чего хотели? – буркнула она пренебрежительно, упрямо не поднимая на меня глаз.

– Я – Томас Бауэр, – представился я, – Пару недель назад мне пришло извещение, что мой отец, Пол Бауэр, пропал.

– Бауэр, тот, что муж миссис Дальберг-Актон? – переспросила женщина и встрепенулась.

– Угу, – кивнул я и мысленно добавил, злясь на ее глупость: «У вас тут что ли много пропавших без вести Бауэров?».

– Следуйте за мой, господин Бауэр, – переменилась она в тоне и с особой учтивостью проводила меня в кабинет главного следователя.

Одного взгляда на следователя было достаточно, чтобы мгновенно не возлюбить его, и это первое впечатление не изменилось до самого конца моего пребывания в Централии. Он был неотесанным деревенщиной в измятой рубашке, с усталым щетинистым лицом, сонливым, пустым взглядом и всклокоченными черными, местами поседевшими, волосами. Он держал в желтых зубах сигарету и небрежно смахивал пепел куда приходилось. Порой истлевший конец сигареты падал прямо в его кружку с черным кофе, из которой он, разговаривая со мной и, вероятно, нервничая, несколько раз случайно отпил, но тут же сплюнул с междометием: «Фу ты!». Когда я вошел в кабинет, он неуклюже поднялся с места, пригласил меня присесть, но сам зачем-то остался стоять. С минуту он переминался с ноги на ногу, расслабил засаленный галстук, прокашлялся, затем нелепо порылся на столе, сделав серьезный вид, переложил несколько папок с места на место и отсутствующим взором заглянул в несколько бумаг.