Центр тяжести - стр. 68

– Деда, а почему этот рынок называется блошиным? Тут ведь не продают блох.

– О-о-о, – протянул дед. – Это давняя история. Когда-то, давным-давно, когда миром правили блохи, блошиный царь выпустил указ…

– Деда.

– А?

– Мне тринадцать. Я не верю в блошиных царей.

Я помню, как впервые увидел медвежий капкан – огромные стальные челюсти. Я подошел поближе и спросил:

– А что это?

Продавец сверкнул золотым зубом, хотел ответить, но дед перебил его:

– Нет, чудик, это, пожалуй, чересчур. Бабушка не оценит.

Продавец показал нам классическую мышеловку – сюда кладете сыр, здесь закрепляете пусковой механизм. Он даже устроил небольшое представление: выдернул из метлы тонкий деревянный прутик и аккуратно надавил на качельку. Мышеловка грохнула и подлетела в воздух.

– Без шансов.

Мы вернулись домой, дед, как всегда, накинул шляпу на абажур светильника в коридоре и направился на кухню. Порывшись в холодильнике, он достал головку сыра и стал нарезать ее.

– Эй, это камамбер вообще-то! – сказала мама, наблюдая за ним. – Не слишком ли круто для мыши?

– Да брось, на нем плесень, он уже пропал.

Дед отрезал маленький квадратик сыра и быстрым шагом направился в сторону подвала. Сапоги его громко стучали по паркету. Он на ходу пытался зарядить пусковой механизм мышеловки, но старые пальцы не слушались.

– Давай я помогу, – сказал я, протягивая руку.

– Не надо, – проворчал он, оттолкнув меня.

Дед всегда становился груб, когда слышал жалость в моем голосе – тело все чаще подводило его: простейшие манипуляции вроде открывания дверей или нарезания хлеба теперь вызывали трудности, он раздражался, если не мог попасть ключом в замочную скважину, и, конечно, отчаянно храбрился, не желая признавать свою слабость. Я любил его за это еще сильнее – его отчаянная мужественность меня восхищала.

Он зашел в подвал, локтем поднял рычаг выключателя и стал спускаться вниз по лестнице, даже не дождавшись, пока нагреются и вспыхнут лабораторные фонари. Он оступился – и упал в темноту; раздался грохот – и звонкий щелчок. Когда свет наконец зажегся – я увидел его: он лежал на боку, согнувшись в странной позе – как марионетка, запутавшаяся в собственных нитях.

– Дедушка! – Я кинулся к нему и сам чуть не споткнулся. – Деда, ты в порядке?

Мышеловка защелкнулась на его указательном пальце. Ноготь посинел.

– В порядке, – сказал он, повернув ко мне голову, и добавил после длинной паузы: – Только ослеп немного.

Он боялся старости – или скорее бессилия, связанного с нею. Потомственный военный, он считал слабость главным и единственным смертным грехом, поэтому не позволял никому из домочадцев за собой ухаживать. Он стал раздражителен и даже агрессивен. В первый раз услышав сочувственные нотки в голосе мамы, он схватил со стола первое, что попалось под руку, – шариковую ручку и швырнул в нее, точнее, в ту зону, откуда доносился голос (артиллерист со стажем, он умел стрелять вслепую).