Целестина - стр. 33
А прямо напротив кровати стоял огромный платяной шкаф из морёного дуба, роскошный и мрачный, как жук. Было больно даже думать, как непросто затащить эдакую громадину на второй этаж.
Шкаф с лёгкостью проглотил всю одежду Целестины и даже кое-что из её личных вещей. В его нафталиновых недрах не нашлось ничего таинственного. Но стоило Целестине лечь в кровать – и начинало казаться, что шкаф смотрит на неё, насмешливо и свысока. И продолжал глядеть, пока она не засыпала.
Но даже во сне шкаф не переставал на неё пялиться. Иногда Целестине снилось, что она заблудилась в лесу, долго блуждала и наконец выходила на опушку – но вместо деревни вдали или кого-нибудь из местных грибников её встречал тот самый шкаф. Наполовину увязший в земле, он стоял посреди поля с полуоткрытой дверкой.
Однажды он проплыл мимо неё по морю, суровый и значительный. А в одном сне на тему гимназии шкаф даже ухитрился проникнуть в историю польской литературы.
Ей предстояло написать сочинение о ранних годах Адама Мицкевича, до отъезда классика за границу. Листая во сне биографию великого поэта, Целестина узнала, что шкаф из её спальни прежде стоял в гостиной усадьбы Мицкевичей. Когда одному из трёх братьев чего-то хотелось, он забирался в шкаф и начинал тукаться головой. Эхо разносилось по всему деревянному дому, и домашние спешили на выручку.
Со временем шкаф пропал. В пропаже обвинили юную горничную. Горничная, вся красная, устроила истерику и убежала из поместья, не желая мириться с подобными обвинениями. Сейчас мир знает эту горничную как Марию Складовскую-Кюри.
Уже этого было достаточно для сочинения. Но потом по сюжету сна Целестина отправилась на учёбу. И по дороге в гимназию её ждал ещё один сюрприз.
Возле православной церкви святого Николая, которая напротив гимназии, стоял смутно знакомый человек в длинном чёрном пальто и с необычайно отросшими чёрными кудрями. Человеку было где-то лет сорок, но в голубых глазах по-прежнему прыгали юные молнии.
Целестина узнала его только потому, что готовилась к сочинению и успела увидеть много портретов.
– Пан… Мицкевич? – только и смогла выдавить гимназистка.
– Да, это я, – классик повернул к ней уже тронутое старостью, но по-прежнему худое и одухотворённое лицо с костлявым, длинным носом. – Вы представляете, ваш город привёл меня в поэтическое настроение. Под впечатлением от этого храма я сочинил целую балладу. Она называется «Вампир». Пани желает послушать?
К сожалению, на этом месте Целестина проснулась, и неизвестная баллада Мицкевича «Вампир» так и осталась утраченной для потомков.