Цефеиды. Кассиопея - стр. 41
– Не думаю, что она есть – истина эта. Она так же размыта, как наши с тобой параллели, – криво улыбается Чонхо, а Мингю закатывает глаза.
– Сам-то хоть понял, что сказал?
А Чонхо смеется опять. По-чонховски так смеется, привычно очень, тепло, по-домашнему – и пусть это откровенно бредово звучит. Мингю бросает в окно потерянный взгляд и опять задумывается о том, а где он, дом этот. Что значит это его «по-домашнему». Если дом – его мир, правильно ли, что он хочет вернуться не в него, а к людям, что дороги? Значит ли это, что дом – это люди, их любящие сердца, в которые они тебя впустили? И ты впустил – в свое.
Чонхо перестает смеяться и просто улыбается, глядя Мингю за спину в сторону раскрытого окна. А того вдруг отпускает резко и молчать уже не хочется – чувство такое, что ответишь на любой вопрос, какой бы тебе ни задали. Чонхо не задает – рассказывает сам. Ерунду всякую, что ничего не значит по сути, но Мингю слушает внимательно, хоть и делает вид, что ему глубоко безразлично каждое слово.
Ему рассказывают о Мине – что он улыбчивый очень и мягкий, не способный другим отказать. Часто теряет нить разговора и в облаках витает. Что любит безразмерные свитера и песни, исполненные на родном языке. Терпеть не может пиво и постоянно ругает Чонхо, ибо у него оно в холодильнике всегда стоит. Мингю слушает все это, слушает и не знает, как относиться к услышанному. Вроде бы про совсем другого человека рассказывают, бесконечно чужого и далекого, но, с другой стороны… Если у медали две стороны, то его вторая сторона – вот такая? В длинных свитерах и с мягкой улыбкой на губах? Похоже на дикость – для Мингю. Он слишком далек от этого всего – далек запредельно.
Был бы он таким, если бы родился в этом мире?
Или стал третьей стороной – той, что пока и не существует вовсе?
– Я порой думаю, что мы только поэтому и поладили так хорошо, – говорит Чонхо. – С ним в принципе ссориться довольно сложно, но когда это случается, обычно он идет мириться первым. Не знаю, как бы все сложилось, если бы он был таким же упертым, как я.
«У меня тебе плохие новости», – хочет сказать Мингю, но прячет эти слова в дыме сигарет, который выдыхает в уже давно прокуренный воздух кухни. Бессмысленно говорить то, что станет пустым звуком меньше чем через пару часов. Новости, конечно, плохие, но какая разница. Вряд ли они с Чонхо еще успеют столкнуться лбами.
За этим односторонним разговором было бы неплохо поглядывать на время, но когда Мингю вспоминает об этом, настенные часы показывают уже первый час ночи. Чонхо следит за его взглядом и тянет губы в улыбке – пытается, потому что та ломается на полпути. Волнуется, наверное. Мингю оборачивается к окну и смотрит на ночную улицу, которая словно ярче стала после того, как время за полночь перевалило.