Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского - стр. 55

– Солнышко наше красное! – кричали женщины.

– Родимый! – кланялось простонародье. – Батюшка!

Батюшке было двадцать три года, а все равно батюшка.

Смельчаки целовали лошадь, стремена, подошвы государевых сапог.

Встречает народ русский государей своих любя. Провожая в последний путь – плачет горчайше.

Официальный въезд в древнюю столицу император назначил на Рождество Пресвятой Богородицы, 8-го сентября.

Церемониальный поезд был не особенно велик: полсотни дворцовых карет, около сотни частных.

Ради праздника Бог послал погоду дивную: на небесной сини – ни единого облака, сентябрьское солнце и светило и грело. Жарко было! Александр ехал с обнаженной головой. Церквей по дороге множество, возле каждой Крестный ход, иконы, хоругви. Карета останавливалась, Александр выходил, молился, прикладывался к святыням.

Вся Москва была на сих смотринах.

От Тверской заставы до Кремля и от Кремля до Слободского дворца, купленного Павлом у графа Безбородко, воздвигли подмостки, в три, в четыре яруса.

Венчались Александр и Елизавета на Царство Русское 15 сентября. Накануне, вечером, похолодало, небо затянуло серыми облаками, прошел дождь. Но Москва была на ногах и ночь провела бессонно. В Кремле, возле колокольни Ивана Великого, были устроены зрительские места, на которые пускали дам по билетам, а сбор приглашенным назначили на три-четыре часа ночи!

Для чиновника коронация не токмо служба, но памятник. Какое бы место тебе ни отвели, сей труд во имя Божие и во славу государя – запечатляется на скрижалях история Отечества.

Городовой секретарь их благородие тринадцатого, предпоследнего, разряда в табели о рангах, дворянин Василий Андреевич Жуковский назначен был дежурить у Воскресенских ворот: проверять пропуска допущенных на Красную площадь.

Увы! И на этой службе Жуковский был вторым, товарищем коллежского асессора Дмитрия Николаевича Блудова, чиновника Архива коллегии иностранных дел.

Старший по ранжиру (на целых пять ступеней) был моложе подчиненного на два года – шестнадцати лет от роду, но известность Жуковского в кругах пиитических оказалась для Блудова притягательной. Он тоже писал стихи и был в кровном родстве с великим Державиным, со знаменитым Озеровым, автором «Эдипа в Афинах» и «Фингала». Державину – племянник, Озерову – двоюродный брат.

– Отчего же мы не встречались по сю пору? – удивился Жуковский.

– Ах, Господи! Не я ходил в университет, университет во всей своей красе являлся ко мне. Это – грустно, но родительская воля для покладистых чад неоспорима и укоризне не подлежит. Отца я потерял рано, а матушка даже на службу отпускает меня, всякий раз благословляя. – Блудов был курносый, лобастый, губы на широком лице узкие. – Что ты на меня посматриваешь? Нечто знакомое? Мне бы рот поменьше, да брови домиком – копия Павел! – Блудов засмеялся, и никакой красоты не надобно.