Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского - стр. 2

Эту бумагу Афанасий Иванович положил пред очи супруги Марии Григорьевны.

– Что за блажь нашла на майн херца Муфеля! Совсем обасурманились, на турок глядя! Рабынь в подарок прислал! Ладно бы смокв или вина бочонок – рабынь! – Афанасий Иванович ужасно горячился, сдвигал к переносице брови, пот со лба, о платке позабыв, отирал ладонью. – Завтра же отправлю подарочек обратно!

– Больно дорого станет! – Глаза Марии Григорьевны глядели прямохонько в душу Афанасия Ивановича: лукавит батюшка, ишь распыхался. Вздохнула, перекрестилась. – Знать, Господь так судил: потрудимся во имя Его. Пусть на две православные души станет больше. Ну, как они, бедняжки?

Домоправительница Василиса бегала во флигелек поглядеть тайком на турчанок.

– На полу сидят. Ножки калачиком.

– Вестимо, на полу. Татарского рода. Ты вот что, – распорядилась Мария Григорьевна. – Прикажи ковер постлать да подай им пирогов, каши гречневой с бараниной, – смотри, свинина для них хуже отравы, – и кофию не забудь.

– Дорога у них была дальняя. Не завелись ли вошки, – предположила Василиса.

– Чем гадать – баню истопи.

– Ну, коли без меня все устраивается, – решил Афанасий Иванович, – я пошел к делам.

Шмыгнул в кабинет, облачился в турецкий шелковый халат, запалил кальян и возлег на персидском диване. Все это было батюшкино. Иван Андреевич тоже имел к Востоку душевную тягу.

Старшую из турчанок Афанасий Иванович видел мгновение, но разглядеть успел. Турчанки сидели в фуре, ожидая участи.

Силантий-плут кланялся, состроив виноватую рожу:

– Вместо одной две, батюшка! Сестры. Сестер приказано не разлучать.

На турчанках черные покрывала, Афанасий Иванович поднял паранджу на старшей. Смуглое, нежное! Ласковые губы, брови сросшиеся, но уж такие аккуратные. И глаза! Боже мой, глаза! Черным огнем полыхнули и скрылись за стрелами ресниц.

– Бей-эфенди! – поклонилась, поняла: перед нею господин.

«Бей-эфенди!» – пело в Афанасии Ивановиче тончайшее из наслаждений.

Слышал: турки падают в обморок, когда возлюбленная с балкона показывает избраннику всего лишь – пальчик.

Ах, эта бархатная смуглость, эта беззащитная нежность. И совершенство!

Афанасий Иванович, потягивая кальян, смотрел на портреты панов Буникевских. Самый старший в железной шапке, в латах, трое в жупанах с оселедцами.

– Да, господа! Вы меня понимаете.

И пытался сообразить, как бы наведаться во флигелек – мимо Марьи Григорьевны, мимо Василисы, мимо стоглазой, стоустой дворни…

А за обедом Афанасий Иванович узнал: Марья Григорьевна определила турчанок в няньки Вареньке и Катеньке. Вареньке шел третий годок, а Катенька еще ручки из пеленок не умела вытащить.