Царь и Бог. Петр Великий и его утопия - стр. 28
Это фундаментальное различие.
Но есть и более общий вопрос: чем отличается утопический проект, даже содержащий некоторые рациональные черты, от проекта реформаторского? Можно с уверенностью ответить: отличие в степени органичности по отношению к уже существующей и устоявшейся несовершенной реальности.
Е. В. Анисимов, глубокий знаток личности и деяний Петра, писал: «На языке Петра-реформатора привести что-либо „в порядок“ означало крутую ломку старого порядка»[42].
Ф. А. Степун, единственный из всех русских философов, наблюдавших эпоху военного коммунизма, сохранивший объективно-иронический взгляд, оставил важное для нас свидетельство:
«Монументальность, с которой неистовый Ленин в назидание капиталистической Европе и на горе крестьянской России принялся за созидание коммунистического общества, сравнима разве только с Сотворением мира, как оно рассказано в Книге Бытия.
День за днем низвергал он на взбаламученную революцией темную Россию свое библейское: „да будет так“. 〈…〉
Да не будет Бога, да не будет Церкви, да будет коммунизм.
Декреты оглашались один за другим, но коммунизма не получалось.
В ответ на ленинское „да будет так“ жизнь отвечала не библейским „и стало так“, но всероссийским „и так не стало“. Перенесенное в плоскость человеческой воли творчество из ничего не созидало новой жизни, а лишь разрушало старую»[43].
Рассказывая в мемуарах о своих беседах в этот период с Бердяевым, Степун сжато формулирует то, что впоследствии Бердяев разовьет в своих работах: «Объяснения неорганического, сверх всякой меры разрушительного характера нашей революции Бердяев искал в том, что Россия не сумела своевременно пробудить в себе мужское начало и им творчески оплодотворить народную стихию 〈…〉. Явлением одновременно и своим и мужественным был в России лишь Петр Великий. Но этот муж оказался насильником, изуродовавшим женственную душу России. Народ нарек его антихристом, и даже порожденная его реформами интеллигенция сразу же подняла знамя против созданного им на западный лад государственного механизма»[44].
Не будем оценивать известную идею Бердяева относительно «женственности» души России. Важно то, что подобным образом мыслитель формулировал свое представление о принципиальной неорганичности способа петровских преобразований. И дело не в «западническом» характере этих преобразований. Тенденция вестернизации существовала и укреплялась при предшественниках Петра и не вызывала ни категорического отторжения в московской элите, ни ужаса и ненависти в народе, поскольку мало его касалась.