Цаца заморская (сборник) - стр. 9
– Прости меня за «так тебе и надо», – говорю я. У нас с ней уговор: извиняться друг перед другом, – но выполняю его только я.
Я едва поспеваю за Маркой. Мне мешает кукла под мышкой, я прижимаю ее к себе, но она, как назло, все время выскальзывает. Приходится останавливаться и подымать ее, а Марка меня не ждет. Я боюсь отстать и потеряться, но, если спросить Марку, куда мы идем, она ответит: «На кудыкину гору». Она всегда так отвечает.
Марка сворачивает с дороги, но в лес не заходит, берет левее. И тут я вижу огромное красное поле.
– Клубника, – шепчет Марка, – только тихо. Не есть, а наблюдать, как она краснеет. Ложись!
Я ложусь, хотя мне строго-настрого запрещено сидеть и лежать на голой земле.
– Никак не проследить, как она растет и краснеет, – сокрушается Марка. – Сегодня зеленая, завтра красная. Как это происходит?
– Пойдем домой, – прошу я Марку, – из-за твоих наблюдений нас заберут в милицию.
– Заткнись, – говорит Марка, – и заруби себе на носу: мы не едим, а наблюдаем созревание плодов! – А сама тянется за ягодой. – Видишь, я трогаю, но не ем.
– Давай дадим Власте попробовать, – предлагаю я, – как будто понарошку.
– Нет, – стоит на своем Марка. – Наша задача – наблюдать. Ползи за мной.
Марка ловко проползает между грядками, после нее и листочка мятого не остается, а я две ягоды животом раздавила.
– Пузо на колесах, – шипит Марка. – Продолжай обследование местности.
– Подожди, – шепчу я в подошвы ее сандалий, – мы еще за одной ягодой не пронаблюдали, а ты уже вон куда поползла!
Марка прижимает палец к губам и показывает мне кулак. Я замираю. Два черных сапога блестят у самого носа.
– Вот они! – слышится голос откуда-то сверху, будто с неба. – Теперь вы от меня не уйдете! – С этими словами человек хватает Марку за руку.
– Мы не едим, мы наблюдаем за ростом плода, – вступаюсь я за Марку.
– И тебе всыплю, – говорит человек, – встань-ка.
Я встаю. На животе расплылось красное пятно. Я ранена и вот-вот умру. Это очень страшно.
– Если все начнут наблюдать за ростом плодов, совхоз останется без урожая, – говорит он серьезно. И вдруг как рассмеется! – У вас ночью живот не болел? – спрашивает он, указывая на грядки с голыми кустиками. И снова смеется.
Другой бы не знаю что с нами сделал! А этот отпустил. Взял с Марки слово, как со старшей, что ноги нашей больше здесь не будет. Меня распирает гордость и душит обида. Гордость за то, что я вступилась за Марку, а обида за то, что она надувает меня, как маленькую.
– Все грядки объела, врунья, – ворчу я, сидя на досках. – Сколько, интересно, дней она «наблюдала за созреванием плода»? Нет, нельзя с ней водиться!