Бывший. Жестокий. Любимый - стр. 21
Девственницей я отсюда уже не уйду. Вдруг на меня наваливается вся неприкрыто жуткая реальность происходящего. И устроила это я сама. Добровольно принесла себя в жертву, во имя благой цели. Верила, что раз намерения у меня столь благородные, значит все получится. Все будет хорошо…
Нет. Не будет.
В комнате полумрак и пронзительная тишина. Это бьет по нервам куда сильнее, чем я могла предположить. Перед глазами все размыто. Меня подташнивает. Как же глупо было надеяться на удачный исход. Моей с трудом налаженной жизни, выстраданному спокойствию пришел конец. Я сама себя бросила в пасть тигру.
Валиев все разрушит. Уничтожит. С садистским удовольствием.
С наслаждением и со вкусом.
– Отлично, Тина. Продолжай, – подбадривает меня, поднявшись с кресла снимает пиджак. Бросает рядом.
Колени жжет, несмотря на то, что подо мной мягкий черный ковер.
– Ко мне, Тина, – еще одна насмешка.
Ему правда нравится так издеваться? Ненависть вспыхивает внутри, лютая, горячая.
Я наконец достигаю кресла. Сажусь, подобрав под себя ноги. Встречаю его потемневший взгляд. Жёсткий. Внимательный.
Лицо печет, наверное, я выгляжу ужасно. Меня бросает в пот, лицо пылает, волосы растрепались, пряди прилипли к щекам. Стараюсь прикрыть волосами свои груди. Тут мне похвастаться нечем, первый размер, могу запросто ходить без лифчика. Тамила всегда дразнила меня плоской. Зато в работе моделью это пригодилось.
Валиев отставляет бокал с недопитым виски на стол. Слежу за движением его руки. Перевожу глаза на грудь. Верхние пуговицы рубашки расстегнуты, открывая мощную шею, смуглую кожу, темные волоски.
– Ты изменилась, Валентина. Больше не скромница, да? Пожалуй, можно начать с минета, – произносит тягучим голосом.
Зажмуриваюсь, переживаю новую мощную волну ледяного озноба.
– Что такое? Не любишь сосать? – снова издевается.
– Это твоя дочь, Амир, – голос предательски дрожит. – Ей нужна помощь, она может умереть. Нужна операция. Лечение. Это маленькая девочка, ей четыре года. Пока ты здесь утоляешь свое уязвленное самолюбие, твоя дочь…
Амир резко наклоняется, в следующее мгновение я оказываюсь у него на коленях. Стискивает мой подбородок пальцами, очень жестко, до боли. Словно челюсть мне хочет свернуть. У него такие горячие ладони. Это тепло проникает мне под кожу, опаляет шею, опускается ниже, к груди. Соски реагируют болезненно, становятся твердыми, ноют.
– Ты нихуя меня не слушаешь, да, Басманова? Все та же уверенная в себе сука, – выплевывает, в опасно сузившихся глазах проскальзывает ненависть.
Продолжает сверлить взглядом, от которого все внутренности превращаются в желе. Нервы натягиваются как канаты. В этот момент страх становится почти осязаемым.