Бывший моей сестры - стр. 5

Когда время приблизилось к ужину, я вышла из своей спальни. Подтащила так и не разобранный чемодан к двери и уведомила родителей.

— Я завтра с утра уезжаю.

Не хотелось мне оставаться в доме, где родное дитя продают вместе с пакетом акций. Мы не в средневековье, поэтому задерживать меня не стали. Но и машину не дали. Выразились, что раз я такая самостоятельная и упрямая, то смогу добраться до тётушки и без чужой помощи.

Я пожала плечами. Послала воздушный поцелуй матери, и хлопнула дверью.

Колёса электрички мерно стучали. В окнах пролетали деревни, и при них — железнодорожные станции, где в каждой был местный ларёк. Народ спешил, кто в дорогу, кто к очередной покупке пышного хлеба, что пекли несколько остановок назад, на хлебозаводе. Проезжать там было невыносимо: запах свежей сдобы, хмеля и дрожжей заставляли истекать слюной. Желудок противно забурчал — завтракать не стала дома.

Я оглянулась через спинку сиденья на тамбур: не идёт ли там какая-нибудь бабулька с пирожками. Но кроме старичка в помятой кепке, никого не видно. Жаль.

Старый лак на деревянных сиденьях потрескался и впивался в ладошки. Я отряхнула руки и окинула взглядом почти пустой вагон. Вон, возле стоп-крана — наскальная живопись «Гадом буду, не забуду Лёньку моряка». На мутных стёклах отпечатки детских пальцев. И форточки наглухо закрыты. Три или четыре всего лишь свистят от попутного или поперечного ветра.

До моей станции оставалось больше половины пути, а желудок распевал рулады на весь вагон, который, к слову, был почти пуст. В самом конце степенная матрона вязала крючком салфетку. Напротив неё — девушка в джинсовом комбезе и с двумя клетчатыми сумками, читала газету. В соседнему ряду, на деревянных сиденьях ёрзала дама бальзаковского возраста. Она обмахивала себя сложенной вдвое корреспонденцией, и презрительно косилась на садоводов, что лепетали в углу у входа. У одного в старой резиновой корзине сидели две курицы, что попеременно кудахтали и гадили, поэтому закономерно, что через пару десятков минут птицы отправились в тамбур. Там обосновалась компания молодых ребят. Они вальяжно тянули одну сигарету на троих и чувствовали себя невероятно взрослыми. Один из них, завидев мой интерес, в порыве тестостерона заиграл бровями. Я предпочла сделать вид, что у него — нервный тик.

Через пару сидений от меня играл в телефон мальчишка лет одиннадцати. Может, тринадцати. У него была такая живая мимика. И сам он как-будто сошёл со страниц книги «Мальчиш-Кибальчиш»: светлые вьющиеся волосы под тканевой кепкой, голубые глаза, нос кнопкой и россыпь веснушек на загорелой моське. Я залюбовалась. Святой Лайтрум, да я бы всё отдала, лишь бы снять эти удивительно лазурные глаза.