Бывшие. Я всё ещё люблю - стр. 27

Бедный Цезарь. Как подумаю о нём, сердце заходится в груди. До конца дней не прощу себе его смерти. Это был самый сложный по темпераменту зверь в моей практике. В отличии от львов, живущих прайдами, тигры — одиночки по натуре. Цезарь всю жизнь доказывал это, хотя попал в цирк в два года. Вадим многому научил меня при работе с хищниками. Помимо Цезаря, он оставил мне ещё двух тигров, которых вынянчил собственноручно. Благодаря плотной работе с Вадимом, я всегда понимала, в каком настроении проснулся тот или иной подопечный и как с ним надо себя вести. Обучение шло днём и ночью.

— Весь процесс дрессировки, Ева, — шептал мне Вадим, лаская меня на широкой кровати в фургоне, — делится на два этапа. Приручение и обучение. Это как с женщинами.

— То есть ты меня приручил и обучил? — извивалась я под ним, изнемогая от страсти.

— Скажешь нет? — Вадим знал все ноты симфонии моего оргазма.

— Я пришла к тебе сама и уже кое-что умела.

— Притворяться умела, факт, — смеялся Вадим и с лёгкостью отправлял моё тело и душу в полёт.

Надо признаться, Вадим стал моим учителем во всём. С ним я по-настоящему распробовала наслаждение любовью. Спонтанный секс с Демидом казался мне теперь забавой, годной лишь для малолеток. Но Вадим сразу обозначил рамки своей свободы, вернее их отсутствие. Я так и не научилась принимать его таким, какой он есть.

Всё чаще вспоминала Демида. Для него я была центром мироздания…

— Ева, где ты? — Демид стучится в дверь душевой.

Сполоснув лицо холодной водой, выхожу с разморенным видом Клеопатры, принявшей молочную ванну. За спиной Демида топчутся два санитара.

— Я в состоянии идти сама. — Окидываю взглядом широкие плечи Демида. — Или неси меня на руках.

— Багира, ты нисколечко не изменилась. — Демид прислоняется плечом к косяку. — Давай пятьдесят на пятьдесят?

— Это как?

— Парни спускают тебя на носилках в приёмный покой, а до машины я несу тебя на руках.

Одёргиваю больничную сорочку. В таком наряде особо не попривередничаешь.

— А Катя где? — тяну время.

— Ждёт родителей в машине, — подмигивает Демид.

— Уговорил!

Мысль о том, что Катя уже на одной ноге с Демидом, для меня как волшебный пендель.

Голубые стены коридора увешаны просветительскими плакатами. Запах краски слился воедино с больничными ароматами.

— Если знал, что заберёшь меня сегодня отсюда, мог бы и одежду захватить, — ворчу, пока санитары везут меня к лифту.

— А я знал? — Демид приподнимает одну бровь. — Тем более в больничной сорочке ты точно не сбежишь.

Его обворожительная улыбка отбивает всякое желание кусаться.