Бывшие - стр. 17
Мало. Три года против десяти минут близости с Лизой неравноценно. Хочу ночь и её всю. Так, как три года назад, когда мы по несколько часов могли заниматься сексом, а затем, измотанные и обессиленные, просто отключались.
Внутри всё кипит. Душа кипит и сердце грохочет стальной наковальней, отбивая в такт с дрожащими ладонями. Меня трясёт от неё. Прикасаюсь к бархатной коже, будто кипятком ошпаривает и вздувается болезненными волдырями. Мне говорят не трогать, бьют по рукам, а я намеренно причиняю боль самому себе.
А по-другому не получается. Не хочу я иначе.
Когда нашёл Лизу, когда намеренно уговаривал отца выкупить именно эту компанию, рассчитывал вступить в сражение и непременно выиграть войну, но на самом деле капитулировал после первого же боя, сдавшись ей с высоко поднятыми руками.
И Лиза это знает. Видит меня насквозь, но своим положением не пользуется. Что это значит? Жалость? Сострадание? Или хитрая игра? Нет. Просто мы в одинаковом положении проигравших своим же чувствам. Ничего не остыло. Тлело едва заметно, так, что, казалось, пепелище без движения, но на самом деле мы просто пребывали в ожидании друг друга.
Если бы прошло не три года, а пять, десять? Временные рамки ничего не меняют, потому мы сами остаёмся неизменными. Каждый из нас забил свою любовь поглубже, заткнул в самый укромный уголок, скрыл ото всех, но как только мы оказались рядом, она нагло открыла с ноги дверь и выпорхнула наружу.
Теперь только так. Я не смогу стоять в стороне и смиренно наблюдать, как моя женщина живёт без меня. Мой брак ничего не решает. Это всё пустое и ненужное. Главное – Лиза. Тогда. Сейчас. Всегда.
Но и с этим вопросом я постараюсь разобраться. Пока не понимаю, как именно, но выход всегда есть, главное, понять в какую сторону двигаться.
Осадила меня на близость в офисе, и я подыграл, потому что знаю: нарушу обещание, и она снова исчезнет в неизвестном направлении. Нужно сдерживаться, хотя бы первое время. Не получается спокойно поговорить, не выходит. Каждый наш диалог заканчивается взаимными претензиями и препирательствами. Всё потому, что тогда мы высказались не до конца, нас сжирает оставленное «на потом», разрушая до основания. Нужно поговорить. Просто и открыто. Высказать всё, что осталось немым вопросом в глазах, предъявить обдуманное и уже новое, накопленное за эту неделю. Вот тогда что-то изменится и, возможно, придёт понимание между нами.
А вот говорить у нас получается только после бурного секса. Нет, не такого, как произошёл в этом кабинете полчаса назад, а настоящего, со всеми вытекающими адскими порывами и разрывающими стонами. Вот тогда у Лизы уже нет сил язвить, и она способна меня выслушать, или выговориться сама. Нужно затащить её к себе на всю ночь, или заявиться к ней. Нет адреса, даже в личном деле, она не скажет. Однозначно, придётся утащить в свою нору после работы и не выпускать, пока не проорётся, или не швырнёт в меня чем-то очень тяжёлым.