Бытие. Творчество и жизнь архимандрита Софрония - стр. 16

Сергей разделял то же рвение:

«Я торопился жить: боялся потерять каждый час, стремился приобрести максимум познания не только в области моего искусства, но и вообще; много работал как живописец в моем ателье, просторном и спокойном» [64].

В самый беспокойный и тяжелый период социальных волнений и нехватки самого необходимого Сергей, несмотря ни на что, продолжал свои экзистенциальные поиски. Чудовищные бытовые условия только усиливали его стремление найти решение. Его мастерская находилась в том же здании, что и мастерская другого члена «Бытия», Сретенского, при этом довольно далеко от его дома и института. Однако Сергей считал, что хотя туда было непросто добираться, но оно того стоило – покой и умиротворение облегчали его работу.

Несмотря на то что происходило и с группой, и с обществом в целом, Сергей продолжал свой собственный личный поиск смысла жизни и способа выражения вечности в живописи:

«На площади Борьбы у меня было ателье, там занятие мое живописью сопровождалось постоянно мыслью о переходе к вечному. Я не любил думать о декоративном искусстве (мы тогда называли эту живопись станковою). Моя работа над каждым пейзажем, портретом продолжалась часами. И моя мысль терялась в ощущении тайны природы. Мы обычно встречаемся с явлением, что люди, просто чтобы ориентироваться, смотрят на разные вещи: на небо, на дома, на деревья, на людей, – для меня каждое из этих явлений было непостижимой тайной. Каким образом рождается это видение – вот что меня удивляло. От этого видения развивается чувство красоты, потому что чем глубже проникаешь в необычайную сложность всякого жизненного явления, тем больше чувствуешь его красоту. Чувство красоты иногда развивалось у меня под влиянием этого до такой степени, что терялось совершенно ощущение времени. Трудно, конечно, рассказывать о тех долгих днях, которые я проводил в студии – иногда с утра до позднего вечера»[65].

В дополнение к этому примеру того, как под воздействием красоты он легко терял представление о времени, он также описывает другой подобный эпизод, когда он писал портрет сестры[66], продолжая свои размышления о вечной жизни.

«Один раз я писал Марию, и у меня была эта мысль: как перейти за грань смерти. Прошло три часа, я, правда, совсем не чувствовал это время: для меня это было, может, десять минут. И тут вижу – по лицу Марии текут слезы. Я говорю:

– Мария, что?

– Я больше не могу. Я устала.

Мы посмотрели на часы: я писал ее три часа без перерыва. Это эпизод, свидетелем которого была Мария. И такое случалось очень часто»