Быть Хокингом - стр. 58

, оказался художником на пенсии, в свободное время зарабатывающий ремеслом, схожим с его профессией; его жена держала типографию на Кингс-парад. Он был приятным мужчиной, но, как я подозреваю, изрядно позабавился, глядя на мои неловкие потуги в овладении его мастерством. Под его чутким руководством я вскоре освоила основные приемы его искусства: надо было начинать красить стену сверху; неровные поверхности лучше прокрашивались, если краску наносить по кругу; для окраски оконной рамы использовался малярный скотч.

В релятивистских кругах Стивен стремительно поднимался по лестнице славы в связи с его исследованиями сингулярностей; мои учебные дела также вызывали чувство головокружения, но по другой причине: я постоянно меняла род занятий.

В течение недели я поднималась на вершины знаний, получая интенсивные дозы средневековых и современных языков, филологии и литературы; по субботам – спускалась с небес на землю, проходя экспресс-курс по отделке интерьеров. В итоге, поняв, что площадь потолков и стен, требующих покраски, явно превышает мои возможности, мы подсчитали, что можем оплатить декоратору покраску кухни – к тому же эта работа была не из приятных: грязь и плесень копились там веками.

Хотя мои родители сами только что осилили переезд в новый дом, они и мой брат Крис приезжали в Кембридж на выходные вначале 1966-го, чтобы отремонтировать спальню верхнего этажа. В знак признательности за их готовность помочь отец Стивена выкроил время между своими поездками по миру, чтобы покрасить ванную; я же нанесла слой эмали на старую облупившуюся ванну. И вот, волшебным образом подтверждая правдивость предсказания Тельмы Тэтчер, покосившийся коттедж XVIII века приобрел вполне узнаваемые черты дома нашей мечты. Неровные углы его потолков и стен стали казаться просто забавной деталью. Наши немногочисленные предметы меблировки, которые разные коллеги Стивена по случаю переносили на дистанцию в пять домов, поместились в новом доме идеально – хотя, покупая их, мы, конечно, не знали габаритов мест их конечного назначения.

Мы со Стивеном настолько вдохновились результатом реставрации нашего домика, что решили: пришла пора нанести визит новому казначею Гонвиля и Каюса. В этом намерении нас также поддерживала растущая уверенность Стивена в своем положении в колледже. После нового года мы отважились посетить ежегодный Дамский вечер, или «Утешение епископа Шекстона». В этот день жен официально приглашали в Кембридж и угощали на банкете, как будто для того, чтобы компенсировать презрение, с которым к ним относились в течение года. Епископ Шекстон в XVI веке завещал щедрое пособие величиной двенадцать шиллингов шесть пенсов для утешения каждого члена колледжа, который вынужден проводить Рождество в доме, а не в колледже. Современного эквивалента двенадцати шиллингов шести пенсов хватало на то, чтобы приготовить для членов колледжа и их супруг роскошную трапезу из пяти-шести блюд с неограниченным количеством лучшего вина. Обычно на ужин подавался суп, целый омар, мелкая дикая птица неизвестного вида (порция состояла из целой тушки с головой и лапками), щедрый кусок пудинга, пикантный сыр и к десерту непременно знаменитый портвейн или кларет, который, согласно традиции, следует передавать исключительно по часовой стрелке. Теоретически это должно было быть великолепное угощение; на практике же залы колледжа так плохо отапливались, что блюда достигали стола уже остывшими. Наш первый опыт посещения Утешения епископа Шекстона отдавал холодком, и не только из-за температуры пищи, вина и помещения. Нас посадили за один стол с бывшим казначеем – тем самым, который безжалостно пресек вполне законные попытки Стивена получить информацию о зарплате перед нашей свадьбой. Этого было вполне достаточно для расстройства; но оно усугубилось тем, что наши места находились в конце стола, где его опора не позволяла сесть удобно. После ужина, который прошел в ледяном молчании, из сумрака появились престарелые музыканты и начали «жарить» допотопный фокстрот. Я так и не научилась танцевать фокстрот: пришествие «Биттлз» пресекло мои заигрывания с бальными танцами, и теперь я могла лишь угрюмо смотреть на то, как наши молчаливые сотрапезники поднялись со своих мест и направились на танцплощадку. Подобно закрытым черным зонтикам в чехлах, они двигались по залу, властно передвигая покорных задрапированных супруг и проворно совершая отточенные мелкие движения ногами. Мне было двадцать один, остальным присутствующим – по сорок-пятьдесят, а то и по шестьдесят-семьдесят. Складывалось впечатление, что мы перенеслись в другое измерение, где господствует гериатрическая культура, а люди нашего возраста подвергаются намеренному остракизму.